Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

— Сильная воля — это не все, что нужно правителю. Еще нужны ум и хитрость… Впрочем, они у него, кажется, тоже есть… А вот чего нет, — Андио Каммейра понизил голос, — так это возможности привлечь на свою сторону нужных людей. И не будет, пока жив Император. Ее не должно появиться и тогда, когда он умрет — тут уж придется нам с тобой постараться. А если вдруг Ашезир окажется слишком умен, тогда… — он умолк.

— Что тогда?

— Ну… — отец пожал плечами. — В конце концов, у него слабое здоровье, Данеска в любой момент может овдоветь. Главное, чтобы он успел оставить сына, и тогда мы поборемся за регентство.

— Я не стану убивать Ашезира, — процедил Виэльди. — И тебе не позволю. Это мерзко! Ему и так досталось.

— А кто говорит про убийство? — отец округлил глаза и поднял брови с видом искреннего изумления. — Я сказал только, что здоровье у него слабое. Мало ли что может случиться.

— Прекрати, — фыркнул Виэльди. — Я тебя знаю, и ты меня не обманешь.

— Бр-р-р, что-то я совсем озяб, — Андио Каммейра передернулся и обхватил себя руками. — Пойдем внутрь, а то слабое здоровье будет у нас, а не у него.

Ну вот, ушел от разговора! Отца не переупрямить и ничем не пронять, как и всегда. Остается надеяться, что каудихо с принцем, когда тот взойдет на престол, найдут общий язык. Или что Ашезир окажется вовсе не таким сильным и не посмеет встать у талмеридов на пути.

Не хочется, до отвращения не хочется снова делать выбор между долгом и чувствами!

Данеска ехала в повозке и бездумно смотрела через узкое оконце на проплывающие мимо бледные поля и темный еловый бор, на крошечные деревушки и высокие холмы. Ничего интересного, но лучше уж притвориться, будто она разглядывает незнакомые земли, чем и дальше поддерживать разговор с рыжей императрицей. Та без устали расписывала достоинства своего сына, а ее называла не иначе как «деточка».

Скоро Данеска готова была взвыть, а приходилось кивать, выдавливать улыбки, в нужных местах поддакивать и снова отворачиваться к окну. В конце концов она сделала вид, будто задремала, лишь тогда императрица оставила ее в покое и заговорила с двумя женщинами, которых к ним приставили и имен которых Данеска не запомнила. Все время, пока она «спала», эти трое трещали без умолку — точнее, шипели. Клубок змей, ну честное слово!

И почему ей не позволили ехать верхом? Можно подумать, она немощная! В седле даже под дождем ехать куда легче и приятнее, чем трястись по ухабам и слушать этих гадюк.

«Данеска, ну какая ты злая!» — обругала она себя.

Все-таки императрица была с ней приветлива, эти женщины тоже — они не виноваты, что от их дружелюбия тошно делается.

Капли стучали по крыше, редкие дуновения ветра распыляли влагу внутри повозки, и Данеска плотнее закуталась в меховой плащ. Почти сразу ощутила движение и приоткрыла глаза: оказалось, что это императрица задвинула тяжелую занавеску — наверняка, чтобы дождь не попадал внутрь. Заботливая, сожри ее бездна!

Как же Данеска все здесь ненавидит! И это небо, и эту морось, и леса с полями, и людей! Пропади они пропадом!

Спустя час или больше дорога выровнялась, повозку уже не трясло — мягко покачивало, а тело Данески вдруг отяжелело, мысли сбились и теперь несвязными обрывками толкались в голове, постепенно угасая…

Она проснулась от прикосновения. Дернулась, вскрикнула и распахнула глаза, пытаясь сообразить, где находится… Крошечное помещение, женщины… Ах, да, ее везут в столицу, чтобы отдать в жертву наследнику.

— Мы уже в столице, деточка, скоро до дворца доедем, — слова императрицы прозвучали, как насмешка. — Я подумала, тебе будет интересно посмотреть на нее, вот и разбудила. Сиатшез — прекраснейший город. Ты только глянь!

Она указала на окно, Данеска нехотя повернула голову и — обомлела. В сумерках разливалось матово-золотистое сияние, оно падало на мокрую мостовую и подрагивало в лужах, бросало блики на стены домов-великанов, играло в листве деревьев, осеняло высеченные в камне фигуры диковинных крылатых животных и красивых обнаженных людей, совсем не похожих на спешащих куда-то имперцев.

Данеска не сразу поняла, откуда исходит это струящееся, как шелк, свечение — лишь когда посмотрела вверх, заметила, что на тонких столбиках вдоль дороги и возле домов покачиваются большие лампы.

— Ох! — выдохнула она. — Поразительно! Неужели эти лампы по всему городу висят?

Императрица тихонько засмеялась.

— Тебя больше всего поразили лампы? А я думала, статуи и дома.

— Они тоже, но… свет. Он что, каждую ночь? Везде?

…Сколько же масла на это уходит?

— Каждую ночь, деточка, но, конечно, не везде, только на главных улицах. А сейчас мы как раз проезжаем по одной из них — Серебряной.

— Почему она так называется? Здесь что-то сделано из серебра?

— О, нет. Просто здесь живут богатые и знатные люди — но не самые богатые и знатные. Там, дальше, за поворотом, будет Золотая улица — она сначала расширяется в Главную площадь, потом снова сужается. А неподалеку от площади — императорский дворец. Вот уж где истинная красота!

Императрица не обманула.

Когда повозка въехала за окружающие дворец стены, Данеска даже позабыла о своем несчастье и разве что рот не открыла от восторга. Вдоль дороги возвышались остролистые деревья, а на ветках подмигивали, как светлячки, разноцветные фонарики — красные, зеленые, синие, желтые! Потом, деревья закончились, а дорога ушла вправо, огибая выложенный камнями круг, в середине которого взвивался на дыбы каменный же крылатый конь, из его рта, копыт и спины била вода, стекала по извилистым канавкам, устремляясь куда-то вдаль. И снова огни, огни, огни! Переливаются, сверкают, отражаются в ручейках так, что кажется, будто это не вода — расплавленное золото.

А ведь Данеска еще не была внутри дворца! Каково же там, если даже снаружи — такое?!

Повозка остановилась, дверь распахнулась, в проеме показался Ашезир — сначала помог спуститься императрице, затем протянул руку Данеске: вот теперь она забыла о своих восторгах — зато вновь вспомнила о своей беде и нахмурилась. Впрочем, быстро вернула лицу спокойное выражение и даже изобразила улыбку: за то, что отец позволил не пойти на пир в том, предыдущем городе, она обещала, что постарается быть милой в этом.

Сойдя на мостовую, Данеска поискала взглядом Виэльди и — нашла. Несколько мучительно коротких мгновений глаза в глаза, а потом пришлось отвернуться и вместе с принцем и его матерью ступить во дворец. Каудихо, Виэльди и свита вошли следом.

Внутри и правда все оказалось еще роскошнее, чем снаружи, но теперь это не трогало сердце, от этого не захватывало дух.

Да чтоб лед глубин проглотил и мягкие златотканые ковры, и яркую мозаику, и мраморные чаши вместе с журчащей в них водой! А особенно эту проклятую бело-голубую лестницу с витыми перилами, по которой Данеску вели в приготовленные для нее покои.