Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

Ашезир обреченно вздохнул и посмотрел в окно. Там висело привычное серое небо, а внутрь врывались запахи земли, прелых листьев, влаги, и вползал седой тяжелый туман.

Данеска бежала по весенней степи, среди ярко-зеленых трав и алеющих маков, стараясь как можно скорее добраться до светящейся дымки вдали, пронизанной солнечными лучами. Потому что ей надо туда, в нее… Зачем? Неизвестно. Просто — надо.

Шаг, еще шаг — дымка ближе и ближе: оказывается, она поднималась над рекой. Теперь осталось найти брод! Данеска сумеет, она доберется до того берега!

Она закатала шаровары, ступила в прохладную воду и — все переменилось. Позади не было весенней степи, впереди не было ничего. Вместо радужной дымки клубилась сизая мгла, чавкала под ногами, тянулась щупальцами к бедрам, рукам, шее. Данеска вскрикнула, крик утонул в вязкой, как кисель, тишине. Она бросилась назад, но там было все то же самое, куда ни кинь взгляд. Только покачивались тени то ли деревьев, то ли людей, выплывали из сумрака и снова растворялись в нем…

Множество людей вели обычную жизнь, ничего не зная о тех четверых, что мучились неизвестностью.

Множество рождались и умирали, любили и страдали.

И убивали.

Кто-то убивал не тех…

Андио Каммейра мчался по степи, он спешил в порт — ведь там, за морем, умирала его единственная дочь, его любимая дочь. Разве было ему дело до юноши-крестьянина, выскочившего на дорогу — и откуда он только взялся? Каудихо размахнулся плетью, ударил — юноша отлетел в сторону и ударился головой о совсем некстати подвернувшийся камень. Несколько мгновений несчастный еще жил и плакал от боли…

А высоко в горах, заваленный снегом, спал великий Ворон и сквозь сон почувствовал, что ни в одном из живущих в мире больше не бежит его кровь. Нет, он не пробудился, но лед бесконечного, неизбывного одиночества сковал его сердце, и этого льда было так много, что он не умещался даже в его могущественном теле, он вырывался наружу, он медленно стекал с горных вершин, устремляясь в низины… Пока еще медленно…

Девчонка Ишка сидела на кленовой ветке, болтала ногами и, как всегда, облизывала пальцы, глупо смеясь — она же безумная!

Вдруг замерла, выпрямила спину и взвизгнула:

— Ворон, нет! Не вздумай! Мне здесь нравится! Мне нравится здесь играть! Я уже нашла себе людей! — она соскочила на землю и, высоко поднимая ноги, затопала. — Остановись! Проснись! Ну милый, ну я не хочу отсюда уходить! Мне здесь интересно! — Она склонила голову набок, будто прислушиваясь, но, похоже, ничего не услышала. — Пробудись, Ворон! — Ее глаза засветились холодным, как свет фосфора, огнем. — Пробудись!

Он не услышал, он по-прежнему спал.

Данеска уже больше недели лежала без движения, даже лицо словно окаменело. Дыхание было редким, поверхностным, еле слышным. Иногда казалось, будто отрава сделала свое дело — убила жертву. В такие мгновения Ашезир подлетал к жене, прикладывал к ее груди ухо, и только заслышав слабые удары сердца, ненадолго успокаивался.

…Вот тебе и династический брак, отец-император… Хотел до времени укрепить союз со степняками? Но если Данеска умрет, вражда с их каудихо начнется куда быстрее, чем она случилась бы, не будь пресловутой свадьбы.

От лекарей пользы не было: хоть они боялись угроз императора и казни, а сделать ничего не могли, только на разные лады повторяли: свежий воздух, бодрящее питье и — ждать.

Их ответы Ашезира не просто не устраивали — злили, но придумать чего-то другого он все равно не мог. А ведь смерть жены станет угрозой и для него… Без Данески из клана Каммейра и без наследника он отцу не больно-то нужен: как бы правитель не решил избавиться от неугодного сына.

В последнее время Ашезир редко видел императора: тому каждый день сообщали о состоянии принцессы, но сам он в ее покоях не показывался. Хотя, как выяснилось, напиток Данеске давали по его приказу.

Когда Ашезир узнал об этом, то не сдержал гнева. Явился в покои отца и выпалил, не подумав:

— Ты давал ей яд? Зачем тогда женил нас, если думал сразу ее убить? Тебе что, нужен был повод для войны с Каммейрой? Путь полегче не нашел?

Тут же схлопотал удар в бок.

— Совсем дурак? — рявкнул отец и отвесил еще и оплеуху. — Какая мне выгода от ее смерти? — кажется, в этот раз император бил сына скорее по привычке, чем из злости. По крайней мере, дальше он заговорил спокойно и будто рассуждая сам с собой: — Я велел давать ей молоко с женскими травами, повышающими плодовитость. Кто-то узнал о моем приказе, о напитке… Понял, что ни у стражников, ни у служанок не возникнет подозрений, и воспользовался этим. — Он прошел к окну, постоял, глядя куда-то вдаль, затем вернулся вглубь комнаты и, усевшись в деревянное кресло, забарабанил пальцами по подлокотнику. — Вопрос: как узнал? Либо это кто-то из приближенных ли-нессеров, либо кто-то случайно услышал болтовню слуг… И еще он имел своего человека на кухне. Мальчишка-поваренок пропал? Пропал. Не удивлюсь, если его тело рано или поздно выловят рыбаки ниже по течению Каахо…

Что ж, сомневаться в словах отца повода не было: от смерти Данески ему и впрямь никакой пользы, зато вреда сколько угодно.

— Божественный, это явно кто-то из влиятельных вельмож… — Ашезир склонил голову и уставился на гладкий мраморный пол. — Ведь и одну из служанок убили… прямо в темнице. Не иначе, она что-то знала. А стражник, сам подумай, и после пыток клянется, будто ничего не видел… Кто еще смог бы такое устроить, если не приближенный ли-нессер?

— Не держи меня за глупца, — процедил император и, поднявшись, угрожающе надвинулся на Ашезира. — Я и так всеми силами пытаюсь выяснить, кто меня предал. Никому не верю, ни с кем не делюсь догадками, кроме Рашиза и тебя.

Ну тогда понятно, почему отец вдруг начал хоть что-то рассказывать, а не отмахиваться, как обычно. Даже божественному нужно с кем-то советоваться, а вне подозрений только сын и главный военачальник — друг детства, который к тому же вернулся в столицу лишь несколько дней назад и после многомесячного отсутствия.

Впрочем, сейчас Ашезира не слишком волновало, кто отравил жену и зачем: куда важнее было, чтобы она выжила, ведь от этого зависела и его судьба…

От безысходности он даже подумывал обратиться к жрецам, колдунам… Какая нелепость! Не то чтобы он совсем не верил в силу богов и духов — верил, но как-то не всерьез. Расчудесных историй наслушался много — и страшных, и забавных, — да только сам ни разу ни с чем таким не сталкивался. Однако сейчас любой самый невероятный путь, самый безумный, дарил пусть хлипкую, но надежду.