Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

И верно, Джефранка не слишком-то разумно поступила: была не в себе, вот и не задумалась о возможной опасности.

— Извини, что заставила тебя волноваться.

— Ладно, главное, что все обошлось. Идем.

Он приобнял ее за плечи и повел во дворец. В дверях отдал факел одному из стражников и вместе с Джефранкой поднялся в ее покои. Там опустился на край кровати и спросил:

— Ты когда-нибудь была в Империи.

Джефранка присела рядом, помотала головой и ответила:

— Нет, но отец был, он рассказывал.

— Скоро и ты побываешь. Через неделю-две мы туда отправимся.

— Зачем?

— Ну как же… Повиниться перед императором, — Виэльди ухмыльнулся. — Он, ясное дело, доволен нашей с тобой свадьбой не больше, чем наместник. Нужно его хоть слегка успокоить, как-то убедить, что никакого заговора в этом браке нет, и якобы он случился из-за моей и твоей глупости. Это будет непросто, придется постараться.

Империя Джефранку пугала, казалась чем-то вроде чудовища, готового сожрать всех и вся. Ехать туда совершенно не хотелось, но надо так надо. К тому же рядом будет Виэльди. Он ведь не даст ее в обиду?

— Хорошо. Я потихоньку начну собираться. А кого ты думаешь оставить вместо себя?

— Главный советник твоего отца умен, о делах княжества знает больше меня, тем более вроде как верен тебе. Значит, и мне вредить не станет, хоть я и талмерид.

С этим Джефранка поспорить не могла, да и не хотела. Если бы Виэльди сам не предложил Лакора, она бы это сделала.

— Да, хороший выбор.

— Значит, решено. — Виэльди поцеловал ее в лоб и поднялся с кровати. — Доброй ночи.

Он двинулся к выходу, а Джефранка не выдержала и спросила:

— Ты не останешься? — хотя уже поняла, что нет. И оказалась права.

Виэльди обернулся, покачал головой.

— Нет, не сегодня.

А вдруг он хоть и не злится из-за наместника, но после него брезгует касаться ее тела?

— Отец проснулся и собирается полночи мучить меня разговорами, — усмехнулся Виэльди, а у Джефранки от души отлегло.

Империей окончательно завладела осень, а Данеской — тоска. Казалось, что за окном и на сердце не может быть хуже, чем было после собственной свадьбы и после известия о свадьбе Виэльди-предателя. Она ошибалась…

Дожди стали чаще — и как такое возможно? как Империя до сих пор не утонула в них? — солнце вообще не показывалось, даже редкие лучи не пробивались сквозь седые тучи и белесую пелену неба. Утро ничем не отличалось от дня, день — от вечера. Кажется, сутки делились ровно на две половины — ночь и сумерки.

На душе было еще более мерзко, чем за окном… Если раньше находились силы на то, чтобы злиться, спорить, ненавидеть мужа и всех шахензийцев в придачу, то теперь их оставалось ровно на то, чтобы вяло тосковать.

Иногда Данеска подходила к зеркалу, подолгу смотрела на отражение и не узнавала себя. Неужели это посеревшее лицо, эти угасшие глаза, в которых застыло безразличие, принадлежат ей?

Из покоев теперь выходила еще реже, чем раньше — только на особенно торжественные трапезы. Да и куда выходить, зачем? По саду при такой погоде не погуляешь, а сидеть в женской зале, где знатные шахензийки проводят время за сплетнями, вышивкой и гаданием на воске, ну совсем не хочется.

Вообще-то раза три она пробовала, но эти женщины смотрели на нее надменно, у них не получалось это скрыть — а может, они и не пытались. Данеска давно поняла, что в их глазах она дикарка из степи, которой выпала несказанная — и незаслуженная — удача выйти замуж за принца. Может, постаравшись, она смогла бы доказать, что талмериды вовсе не такие дикари, как о них думают, но зачем? Какое ей дело до этих женщин? Они ей неприятны так же, как и она им.

Основную часть времени Данеска проводила за чтением легенд и преданий. Пусть те были шахензийские, но в них воины совершали подвиги и убивали чудовищ, а женщины убегали с любимыми или мстили за смерть мужей. Там была настоящая жизнь, полная страстей, и она отличалась от серого существования Данески, как солнечная Талмерида от угрюмой Империи.

Помимо чтения была еще одна мелкая приятность — после обеда выпить вкусное молоко, смешанное с клубничным соком, и поспать.

Иногда во сне грезилось что-то светлое, приятное, и она просыпалась с улыбкой на губах. Правда, тем мучительнее было спустя несколько мгновений осознавать, где она находится, и что ничего хорошего в ее жизни нет — только мрак и безысходность.

Как же это угнетало! Настолько, что порою она обмирала, а пальцы начинали дрожать. А еще эта серость вокруг!

От Ашезира не ускользнуло ее состояние.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил он однажды и приложил руку к ее лбу. — Хотя вроде не горячая… Но, может, все же стоит позвать лекаря?

— Лекарь не поможет. Я не больна. Просто эта погода… эти серость и сырость… это небо словно давит. Я к такому не привыкла, — она усмехнулась уголками губ. — Я же из знойной Талмериды, помнишь?

— Да-а… — протянул Ашезир. — Погода в Шахензи премерзкая, это верно. Я здесь родился и вырос, а все равно раздражает. Но ты на всякий случай подумай о лекаре… А то вдруг это твое состояние от беременности? Слышал, у женщин так бывает.

Данеска пожала плечами, ничего не ответила, и Ашезир ушел. Она же вернулась к недочитанной легенде.

Ашезир с наслаждением начищал меч — острый, из многослойной стали, по лезвию извиваются тонкие линии, переливаются в свете дня. Красиво!

Тут взгляд упал на клепсидру, и Ашезир мигом убрал клинок в ножны и встал. Пора идти к отцу: император хотел о чем-то поговорить с ним и Данеской. Вряд ли беседа будет доброй, но избежать ее все равно не получится.

Он вздохнул и постучался в дверь, ведущую в покои жены. Данеска не откликнулась, тогда он вошел.

Она спала, по самый нос закутавшись в одеяло. Что ж… Придется разбудить.

— Эй, — негромко позвал он. — Просыпайся. Отец-император желает нас видеть.

Она не услышала. Ашезир подошел к ложу и осторожно, чтобы не испугать, потряс ее за плечо.

— Данеска, вставай.

Снова она не откликнулась, даже не пошевелилась. Так крепко спит? Значит, нужно действовать решительнее. Он скинул с нее одеяло, воскликнул:

— Поднимайся!

Чуть передвинув ногу, Ашезир что-то опрокинул.

«Что-то» с мягким стуком ударилось о ковер. Кубок. Она что, пила вино? Напилась и поэтому не просыпается? Вот проклятье!

Он наклонился, поднял сосуд.

Нет, это не вино: в ковер медленно впитывалась белая жидкость, немного такой оставалось и на дне кубка. Ашезир поднес его к носу — повеяло запахом молока и ароматом клубники. Откуда сейчас, почти в середине осени, клубника?

Нет, только не это!

Он обмер.

Но, может быть, еще не слишком поздно?!