Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

Смуглый яркий парень — белые зубы сверкают в чёрной бороде — похлопал его по плечу:

— Да ты праведник, брат. Замолви за нас словечко.

Неуверенно и медленно Фран, осматриваясь, передвигалась по башне, пока, словно бы ненароком, не оказалась у стены, где молча стоял Сет.

От девушки сильно пахло вином: на пути ей не встретилось иной влаги, чтобы промочить горло и утолить жажду, но это и было хорошо — сбитая точность восприятия помогала ей путать следы, уходя от преследования внутри собственной головы, скрываться в поверхностной лёгкости впечатлений от засевшего слишком близко врага. Он пытался заговорить с ней, её двойник, получить отклик, получить доступ к её сокровенным мыслям и тайнам. Пугало, что на просторах её души чужак становился сильнее и занимал всё больше места. А что она могла противопоставить? Она исчезала. Делала то, что умела лучше всего.

Но сейчас, глядя в глаза еретика, она внезапно открылась до самого дна своей внутренней сути, без уловок и недомолвок, не столько страшась, сколько взыскуя суда и приговора. Её бросило к Сету смутное внутреннее чутьё, сродни тому, что на последнем рубеже отчаяния заставляет дикого зверя искать помощи у человека. Сет был охотником и убийцей, но на нём лежал слабый отсвет огня, зажжённого Отцом Великой Ереси, а значит, истина и справедливость не могли для него быть просто пустыми словами. В холодном бесцветном взгляде еретика Фран внезапно открылась одна из истин — не главная, но совершенно ей необходимая. Что бы она собой не представляла, кем бы не оказалась в будущем, сейчас, если судить по справедливости, она была вправе надеяться на помощь.

И умел ей помочь только один человек.

Фран подобрала под ногами варварскую стрелу и на мягком светлом камне стены нацарапала короткое слово «Привет». И ещё, немного пониже: «Ты сделал всё, как надо. Я понимаю. Но перед тем, как повторить — поговори со мной».

— Хорошо, — лицо еретика оставалось бесстрастным.

— Поговорить — дело нужное, — громыхнул над ухом голос кривого бородача, — девчонки это любят. Вы когда успели-то, голуби?

Фран медленно обернулась.

— Тьфу, так вы оба из одного гнезда, — вспомнил раненый, — гляньте, братья: теперь у нас два огнепоклонника. Куда бы их применить?

— Огнепоклонникам нынче везёт, — отозвался дозорный от одной из бойниц, — хоть кому-то радость: похоже, опять начинается.

— Стойте! — Тони метнулся наперерез стрелкам, спешившим занять свои места, — сидите тихо, пусть осмелеют.

— Ты рехнулся, — парень с завязанной головой заметно злился.

— Прут к воротам горючую рухлядь, — сообщил человек из бойницы, обращённой в сторону города, всё, как вчера.

— Сквозь проломы в стене беготня из города — в лагерь, — добавил дозорный с востока.

— Что-то гнусное замышляют, — заявил широкоплечий бритый горожанин с кровоподтёком на скуле, — не поверю, чтоб Гас за ночь чего не придумал.

— А почему он Полуда? — неожиданно спросил Сет.

— Ну, он рыжий под сединой. Как фальшивое серебро. Причём седой не от возраста, а так. Бог шельму метит.

— Ну-ка гляньте, — донеслось из восточной бойницы, — не пойму, что несут.

— Похоже на бочки.

— Масло, чтоб ярче горело? Какая- то дрянь, чтоб добавить чаду? Вино?

— А вино-то зачем?

— Может, в жертву своим богам? Или выманить нас отсюда?

— Ха!

— Нет.

Сет и человек с серьгой обменялись хмурыми взглядами.

— Нет. Это не вино. Это порох. Выходит, пора уходить.

— Вы идите, — в глазах Тони разгорался фанатичный огонёк, — а я остаюсь.

— Дай мне лук, — повернулся он к Фран, — и веди остальных в подземелье. Там, под городом, можно скрываться неделями. Порох! Здорово он разозлился. Хорошо, это так хорошо.

— Ты рехнулся, — повторил боец с перевязанной головой, — вот так, просто, их подпустить? Для чего — начинить караулку порохом, разнести ко всем бесам ворота и башню с ними? Ты этого хочешь? Мы положим десяток-другой, пусть попробуют подобраться!

— Там десятков-то — тьмы и тьмы, — Тони словно был словно захвачен могучим потоком особого мрачного вдохновения, — но есть дичь покрупнее. Пусть увидит, что мы беззубы, пусть поверит. Уходите, спускайтесь под город. Если я промахнусь, может, вам повезёт. Дай лук, — вновь обратился он к Фран с неожиданным властным напором. Но она словно не слышала его. Легко, как козочка, как лунатик по залитому серебром карнизу, взбежала она по лесенке к верхнему ряду бойниц и затаилась в проёме ниши, выражая всем видом готовность к долгому ожиданию.

— Сука, — Тони будто подвёл какой-то итог и тут же начал новую мысль, — стрелять-то она умеет? — развернулся он к еретику.

Тот не сводил с девушки внимательного взгляда.

— Нет никакой разницы. Но попасть она попадёт. Куда пожелает. Действительно важный вопрос — чьё это будет желание.

— Брат, ответь по-простому, — приблизился и вмешался в разговор одноглазый, — белая ведьма явилась сюда завалить Роксахора, или всё это слишком славно для правды?

— Да, — сказал Сет, — да. Это так, если кто и способен на это. Попытайтесь уйти. Тут ничем уже не поможешь.

— Тут нечисто, — одноглазый развернулся к остальным горожанам, — темнят что-то пёсьи дети, чую подвох. Я остаюсь. Надо кому-то присмотреть за чужаками.

— Никто не сделает этого лучше, брат, — почтительно отозвался кто-то из молодых зубоскалов.

— Ладно, шут с вами — седой человек с самострелом заговорил сурово, но странно ободряюще, — сумасшедшие — оставайтесь. А поскольку нормальных тут нет — другой сорт безумцев отступает со мной в подземелье.

Светловолосый лучник снял тетиву, и, бережно сложив её в кожаный мешочек, спрятал за пазуху от подземной сырости.

Взвизгнула задвижка дверцы люка.

Парень с забинтованной головой спустился по лестнице первым.

Ребята проходили мимо — все на своих ногах — и скупо, без слов, прощались с теми, кто оставался в башне. Взгляд, кивок, подобие улыбки — кривому бородачу, Сету, Тони. И мертвецу с накрытым чужой рубахой лицом. Они проходили — а в ушах еретика звучали отрывистые слова: «Они все покойники. До конца недели не доживут». А что там оставалось, той недели?

Музыкант помахал девушке рукой. Фран и ухом не повела в своей бойнице. Застыла неживым свёртком, забытой тряпичной куклой. Сет и без магии чувствовал, как внутри этого кокона растёт, вызревает какой-то неведомый ужас.

Напротив Сета замешкался краснолицый пекарь:

— Спасибо. Я помолюсь за тебя, хоть ты и еретик.

Смуглый молодой стрелок вернулся с полдороги, сунул в руки Тони самострел:

— Держи, наследник. Может, и сгодится. От сердца отрываю — не проходит в лаз, слишком тесно.

Второй самострел получил одноглазый.

Склонив голову, кривой бородач со вкусом примеривался к дорогому красивому оружию.