Александр Змушко - Под ногами троллей

Наконец, Боргольд наклонился поверх леера и пропел:

— Файельоррэ намариэлле нариэ!

Аррен ни за что не смогла бы этого воспроизвести, но голос капитана, обычно сиплый и низкий, на этот раз разнёсся по лакуне звонко и чисто, словно удар гонга.

И тогда из толпы выступила одна — Аррен отчего-то сразу подумала, что она девушка: мягкие, грациозные движения, чуть более мелкая чешуя, нежная бирюзовость кожи… её громадные глаза, чуть раскосые, полыхали ярким ало-золотым пламенем.

Она легко поклонилась капитану — и с лёгкостью кошки взобралась на борт.

Очутившись среди людей, она сказала:

— Льевелла, — и встала на одно колено.

Здесь, вблизи, её чуждость была ещё более явной. Аррен вдруг заметила, что глаза её закрываются дополнительными веками — она моргала слева направо, а не сверху вниз. Пальцев оказалось четыре; ногтей на них не было вовсе. Зато рот был полон зубов — острейших перламутровых зубов, что сделали бы честь любой акуле. И открывался он куда шире, чем обычно.

Капитан подал ей руку.

— Лейвелло, — серьёзно ответил он.

Девушку обступили матросы; ничуть не смущаясь повышенного внимания, она сбросила с плеч небольшую котомку. Уселась в позе лотоса прямо посреди палубы и развязала мех. Посреди грубо выделанной шкуры неведомого Аррен животного лежали настоящие драгоценности — сверкающие, полные внутреннего сияния, зелёные.

— Янтарь, — кто-то сказал у неё за спиной. — Янтарная смола Морских Мангров. Более она не встречается нигде.

Аррен видела янтарь — но обычно он был тёплого, карамельного оттенка, или же цвета густого гречишного мёда. Зелёный янтарь заворожил её. В нём были крохотные пузырьки — словно смола кипела, а потом так и застыла, схваченная временем в матовые слюдяные желваки. Камни были наполнены дивным, потусторонним сиянием — их хотелось поглаживать и никогда не отпускать.

И тут Аррен подняла глаза, и поняла, что с точно таким же выражением, с каким сама девочка смотрит на янтарь, капитан смотрит на незнакомку.

«А ведь и впрямь, — подумала Аррен. — По-своему, она прекрасна».

И в этот миг она тоже по-новому взглянула на неё.

Да, девушка была красива. Красива, как опасная, смертоносная хищница — словно змея, выползшая погреться на солнце. Её пальцы были изящны, движения — грациозны, а глаза — полны таинственного огня.

— Лейон, фальтопериа, — сказала девушка и протянула ладонь.

— Эсвельда, — чуть поклонился капитан.

Он протянул хищнице мешок из туго завязанной козьей кожи; та с детской непосредственностью тут же распутала узелок. Аррен вскрикнула от удивления: внутри мешка лежало несколько статуэток, стеклянные фиалы… и свитки.

Девушка открыла несколько флаконов и принюхалась; на её лице отобразилось задумчивое выражение.

«Дух и , — сообразила Аррен. — ну да, конечно же».

Здесь всё благоухало, словно в будуаре модницы; наверняка Первые Люди были величайшими знатоками и тончайшими ценителями ароматов.

— Фейвел джиури эйфель чан, — сказала девушка, и развернула один из свитков.

И вдруг продекламировала:

Она прочитала их мягким, грудным голосом — словно сыграла мелодию на сложнейшем музыкальном инструменте, и Аррен подумала, что в жизни не слышала подобной красоты.

Девушка бережно свернула свиток.

— Это хорошие стихи, — с неожиданно правильным «королевским» акцентом сказала она. — Благодарим тебя, Боргольд-фаль. И приглашаем на Праздник Листвы.

Капитан лишь молча поклонился, и Аррен подумала, что впервые видит на его лице такую сложную смесь чувств. Девушка нежно коснулась его ладони своими тонкими пальцами.

— Мы давно не виделись. Нам следует-хочется о многом поговорить, Боргольд-фель. Ты проведёшь меня к себе?

Капитан молча взял её ладонь в свою.

— Впрочем, погоди-подумай, — вдруг мягко, мелодично сказала девушка.

Теперь она смотрел прямо на Аррен.

— Подождёшь-простишь меня, Борголь-фаоль?

Капитан отрывисто кивнул.

Дочь древнего народа отпустила его руку, мягко погладив своими удивительными пальцами напоследок, и приблизилась к Аррен. Её движения были текучими и мягкими, не похожими ни на что, виденное Аррен ранее — словно в теле девушки вообще не было костей.

Келарденка замерла, остолбенев, посреди палубы.

А гостья остановилась за один шаг до неё.

— Не бойся меня, маленькая-филь, — попросила она. — Я лишь хочу взглянуть на жилы судьбы в твоём стебле.

И столь мягок и приятен был её голос, что Аррен, неожиданно для себя, кивнула.

Пришелица вновь уселась на палубу, скрестив ноги, и прикрыла глаза.

— Я вижу, вижу, — сказала она. — судьба-путь вплетена и Первый Корень позади.

С чешуйчатых пальцев сорвалось нечто крохотное — и тут же пустило корни в палубу, вгрызаясь в дерево, расползаясь сеткой крохотных нитей. А затем вдруг оно выбросило стебель — сочный, зелёный стебель, и на нём распустился невиданной красоты Цветок.

Запах, подобный воспоминаниям, запах подобный боли, окутал Аррен.

А затем горе сменилось радостью.

Бутон потянулся к ней — громадные золотые тычинки, фиолетовые лепестки, пульсирующий стебель, что ежесекундно менял цвет — и вдруг раскрылся, оглушив её чувствами, словно музыкой — словно её душа была инструментом, и кто-то сыграл на ней невыносимо прекрасную мелодию.

А затем развелся туманной дымкой.

— Цветок признал её! — воскликнула девушка.

Она покачала головой.

— Илле вайя… Много горя предстоит тебе, но много и радости ты принесёшь в этот мир.

Она потянулась, и Боргольд отдал ей руку, чтобы подняться.

— Прощай, избранная Тропой Соцветий, — сказала ей девушка-змея на прощание.

И глаза её были полны сочувствия.

— И помни, что какие бы испытания не настигли тебя — народ шиаль всегда поддержит тебя. И пусть нашу радость выразит Праздник! В мир вновь пришла одна из Желающих.

Она повернулась к Боргольду.

— А теперь веди меня, мой оойль эаль.

Они ушли под руку — могучий, кряжистый капитан — и девушка, подобная фантасмагорическому сну, что привиделся в жаркий день. Ушли и скрылись в глубине корабля. Наступила тишина — и Аррен вдруг поняла, что все смотрят на неё.