Александр Змушко - Под ногами троллей

Во время качки всё плохо закреплённое отрывалось и летело, и могло убить растяпу. Только на стене висела картина — изумительной красоты девушка на морском дне собирает падающие сверху семена. Капитан, наконец, тряхнул головой, и на его лицо вернулось обычное выражение — саркастически-недовольное.

— Ну, чего стоишь, — прогудел он. — Не кариатида, чай. Садись.

Аррен присела на краешек высокого трёхногого стула.

— Вот что, — напрямую, без обиняков, сказал дядя Къера. — Ты хотела выбраться из Пристани, и мы тебе помогли. Завтра мы проплывём мимо Островов Вишни, у меня там живёт кузина…

Его тон смягчился.

— Немного сварливая, но… Нора — хорошая женщина и присмотрит за тобой.

Аррен ощутила, как её захлестнула боль.

— Присмотрит?!

— Ну не можем же мы тебя взять с собой, в самом деле, — ворчливо отозвался капитан.

— Но… почему? — сказала она. — Я… я… в моём возрасте мальчишки уходят в море.

— Ты не мальчишка, — хмыкнул Боргольд. — Сказать по правде, Море не для малявок, наподобие тебя. Не могу сказать, что я особенно люблю твою мать… но не хотел бы смотреть ей в глазах, когда обнаружится, что мы скормили тебя акулам.

Он покачал своей громадной головой.

Аррен ощутила, как кипучая, алая злость поднимается у неё изнутри.

Не помня себя от негодования, она вскочила и упёрлась в столешницу рукой.

— Я всё равно уйду в море, — пообещала она. — Никто меня не удержит. Я сбегу. Буду питаться сухарями. Прятаться в трюме. Я обещала Къеру уйти в Море — и уйду. Слышите меня? Без вас или с вами!

Капитан откинулся назад и рассмеялся.

— Ладно, ладно, малявка! Хо-хо. Теперь я верю, что ты дружила с Къером.

Аррен замерла, с безумно колотящимся сердцем, осознавая, что натворила.

Накричать на капитана — на борту его же корабля!

А Боргольд задумчиво щипал себя за бороду.

— Ну что ж, — наконец, сказал он. — Да будет так. В конце концов, наши дороги определяет Лев — и никому не удаётся избежать воли Его. Ты поплывешь с нами на самый край света — или дальше. Там будет множество пиратов, акул и морских чудовищ, малявка. Боюсь, это не то, о чём мечтает каждая келарденка.

— Я не боюсь.

Она не знала, о чём мечтают другие девушки Пристани — но в точности знала, о чём мечтает сама. Боргольд удивлённо приподнял брови.

— Не боишься?

А Аррен подумала о Спине Тролля, о траве, что серебрилась в свете луны, о крови, что пропитала плащ того, кто был ей дороже всех сокровищ Мира.

— Я оставила самое дорогое на Поле Битв, присыпанное мягкой землёй, — прошептала она. — Разве есть на свете что-то более ценное? А больше я не боюсь ничего: морские змеи, холодная сталь и даже позор не пугают меня.

Боргольд пронзил её долгим испытующим взглядом.

— Что ж, — наконец сказал он. — Кто знает, может, я заполучил не такого уж и плохого юнгу. Намного лучше, чем ожидал.

И Аррен почувствовала, как неудержимая улыбка растягивает её губы.

И уже куда, куда громче она крикнула:

— Ура!!!

Аррен уже приотворила дверь, чтобы уйти, когда внезапно её одолело любопытство.

— Скажите, — кивнула она на золочёную клетку с распушившимся попугаем. — А он и впрямь говорит, или мне показалось?

— Конечно, я говорю, зеленоостровная тупица! — возмутилось пёстрое создание. — Я отношусь к древнему и почитаемому роду Говорящих Птиц, что изредка встречаются в Королевстве и на Островах.

— А ты не дерзи, — посоветовала ему дочка Скогольда. — Подумаешь, говорящая птица! Я и барсуков видала.

И показала оторопевшему питомцу язык.

Когда Аррен ушла, Боргольд некоторое время смотрел на дверь. А затем усмехнулся в усы. Толкнул клетку со здоровенным попугаем.

— А ведь скажи, характер есть у этой девчонки!

Попугай перевернулся вниз головой, не удержавшись на жёрдочке.

— Ага! — подтвердил он. — Ага!

А ночью Аррен приснился сон.

Она стояла в лесу.

Солнце ещё не взошло, фонари выхватывали из мрака дебрей деревья, поливая их нежно-кремовым светом, делая похожими на торты. Снег скрадывал очертания и сглаживал углы; на елях лежал белыми покатыми шапками, пригибая ветви — словно сахарная патока на пончике. Там, где на сугробы падал свет луны, снег серебрился морозной парчой. Спали деревья, укутавшись в снеговые шубы.

На Зелёных Островах снег шёл только раз в году — на Рождество. Аррен было любопытно, отчего праздник так называется? И никто не мог толком объяснить; более того — и говорить не хотели. Один только Фёлькварт сказал, что праздник этот древний и дивный; ещё тех времен, когда люди не пришли из-за Моря.

До Рождества стояла дождливая погода; Грязь хлюпала под ногами, а её сестрица Слякоть заполняла переулки. Но вот, в канун случалось чудо. Снег начинал валить так, словно собирался похоронить и домишки, и здание ратуши. И был он такой липкий, влажный — Самый Нужный Снег, чтобы лепить из него снежки.

И играть в свирепых Чудищ Севера.

А потом он становился суше; вырастал пуховыми сугробами, всё выше и выше; всё валил и валил, укутывая землю, застилая её высокими подушками, лебяжьим покрывалом, будто хотел согреть. Взрослые наряжали ёлки и готовили Рождественского Гуся; а дети отправлялись по домам — выпрашивать конфеты.

И над всем этим царило ощущение Волшебства.

Говорят, в эту ночь можно было увидеть Джека Фроста, духа Зимы; а ещё — фей, что присаживаются на крыши и весело болтают на коньке ногами. Чародеи гойсают по небесам в каретах; призраки наряжаются в самые праздничные лохмотья. Аррен их никогда не видела, но старики сказывали…

А теперь она будто очутилась в краю, откуда никогда и не уходило ощущение Рождества. Невидимая и неслышимая, она стояла на краю поляны и смотрела на это дивное место — ни дать ни взять, гравюру из Сказки…

Сколько она простояла — кто знает?

Но вот, наступил день. Всё засверкало и заиграло, ослепительно белое, будто выстиранное и выглаженное бельё. А затем послышался смех, говор, веселье; вдруг из-за деревьев выехала кавалькада из четырёх всадников. Это были высокие юноши в тяжёлых, подбитых соболем плащах, и льдистые короны мерцали у каждого на челе. Они задорным гиканьем пустили коней вниз по склону; лошади брели по колено в снегу, поднимая ногами целые фонтаны. У ног лошадей бежали крупные светлые собаки; они проваливались в снег почти по шею.

Один из юношей взял горн и затрубил; а потом утёр губы и сказал:

— Что-то наша свита приотстала.

— Ещё бы! — ответил ему парень слева. — Ведь у него нет наших чудных Древних Лошадей! Верно, Филипп?

Конь, на котором он сидел, повернул морду и укоризненно ответил:

— Верно, и всё-таки не стоило уходить так далеко вперёд, мой государь. Кто знает, какие опасности могут подстерегать нас в этом лесу?