Александр Змушко - Под ногами троллей

— Невольничий рынок, — буркнул Пьерш, проследив её взгляд. — Варварский обычай. Не дай Лев туда попасть.

Матросы «Клыка» протолкались через толпу и очутились на небольшой улочке, зажатой меж каменными домами, прошли гуськом — и оказались вне пристани, в самом Тартааше.

Вблизи город был красив, очень красив. Обрамлённая кандалами из тёсаного камня, бежала вода в каналах; в керамических кадках росли деревья — чем дальше, чем диковиннее. Попадались статуи — львы с головами ястребов, тигры с головами людей. Между особняками из раскалённого камня раскинулись сады: яблони, сливы, неведомые Аррен породы. Внезапно она охнула от удивления: кто-то вёл навстречу ей диковинного зверя — лохматого, высокого, с высокомерной мордой и двумя горбами. Животное задумчиво пожёвывало губами, и окинуло Аррен взглядом, полным высочайшего презрения.

— Верблюд, — улыбнулся Пьерш. — Да не крути ты так головой по сторонам! То ли ещё будет! Все чудеса Тартааша только начинаются. Взгляни!

Аррен взглянула вперёд — и впрямь, у неё ослабели ноги.

Над улочками, круто взбирающимися вверх, возвышался, вставал в чистых небесах, словно нависал огромный, неправдоподобных размеров дворец — тонкие башенки, нанизывающие облака, купола, сверкающие малахитом и позолотой, ажурные решётки из резного камня.

Подножие дворца тонуло в садах; пышная зелень окаймляла его, как оправа окаймляет драгоценный камень.

— О боги, — прошептала Аррен.

— Дворец самого шаха, — сказал Жувр. — Издали-то он красив, но приближаться к нему не следует. Оставим шаха заниматься своими шахскими делами, а сами навестим старьёвщика.

— Ну что ж, к скупщику, — сказал Форшвард.

И они пошли.

Велик, велик город Тартааш!

Башни, что поцелуями касаются небес, подземелья, где таятся ужасные демоны, невольничьи рынки — и сады, где распускаются все цветы мира. Искусные палачи и прелестнейшие танцовщицы — непременно посетите Тартааш!

Мальчика звали Рамда.

Рамда сидел в темнице.

На самом деле его, конечно, звали Рамбадар Мафусаил Альдазир, но никто не называл его так. Кроме его покойной матери — но мать давно была на Небесах, в Царстве Благого Льва.

Темница была всего в три шага шириной: шаг туда, шаг обратно — стена.

Темница находилась прямиком под зданием писцов: у неё даже было небольшое окно, и если привстать на цыпочки, то можно было увидеть тротуар. Тротуар был вымощен охристым песчаником; на стыках плит росла жёсткая, чахлая трава.

Кроме Рамбы, в темнице не было никого: ему приходилось сидеть, обняв ноги, расхаживать по комнатушке или рассматривать тупающие по камням ноги. Порой ему удавалось подманить к себе воробьёв — крошками того хлеба, который ему выдавали вместо завтрака, обеда и ужина. Есть хотелось всё время; к тому же, напротив располагалась пекарня, и духовитый запах сводил Рамду с ума.

А иногда, ранним-ранним утром, в щель между домами, можно было увидеть проклятые купола Яджуидара, из-за которых он и попал сюда. Они казались прозрачными, словно горы, когда смотришь на них издалека; зловеще-алые, словно призраки, вопиющие об отмщении.

Рамда вздохнул и снова уселся на пол; стоять на цыпочках и рассматривать развалины было утомительно.

— Ну что ж, попался ты, словно мышь Льву, — горько пожаловался он собственной тени; больше разговаривать в темнице всё равно было не с кем.

И вдруг тень заколыхалась, заклубилась и стала и впрямь похожей на льва; мальчик в испуге попятился. Тень оскалила клыки и зарычала:

— Думаешь, тебе тяжело? Подумай о своей сестре!

Мальчик подумал, что от голода ему просто чудится, и робко возразил призраку:

— Моя сестра лежит на подушках, и наверняка есть и пьёт досыта; а я сижу тут, и горло у меня пересохло, как колодец в пустыне.

— Тебе тяжело сейчас, но будет легко потом, — возразил Лев. — Сестре же твоей легко сейчас, но жизнь её будет погублена, если ты ей не поможешь. Довольно жалеть себя.

И тут Рамда ощутил горький укол раскаяния; он вскочил на ноги и стиснул кулаки.

Слёзы брызнули из его глаз.

— Но что я могу сделать? — простонал он.

— Было бы желание, а пути найдутся, — тень задрожала и истаяла словно дым. — Вскоре я пошлю к тебе тех, кто протянет тебе руку.

— Постой! — воскликнул Рамда. — Неужто это Ты, Господин, и ты явился нам потому, что мы всегда верили в Тебя?

И тихий голос, неверный, словно шелест ветра в пустыне, сказал ему:

— Каждому будет дано по вере и заслугам его.

И тень исчезла, а Рамда, перепуганный и ошеломлённый, так и остался стоять посреди темницы, гадая — быть может, ему это приснилось?

Лавка старьёвщика располагалась между храмом Баала (так назвал его Жувр — для Аррен это было лишь здание с быками у фасада) и небольшим фонтаном, где чистая, холодная вода извергалась из гипсовой головы тигра, в округлую мраморную чашу. В чаше плавали белые лепестки. Матросы наполнили фляги и напились; Аррен тоже. Вода была до странности студёной; он неё мёрзли руки, который она сложила ковшиком, и ломило зубы.

К дверям старьёвщика (а также менялы и скупщика краденного, не гнушающегося даже пиратами, как поняла Аррен из пояснений Фошварда и Жувра), вело три ступени, изрядно пошарканные, словно по ним ходили толпы посетителей. Дверь была высокая, арочная, дубовая, и утопала в стене; у девочки возникло ощущение, что её не вышибить и тараном. И уж точно разъярённый покупатель не высадит её плечом. Вместо дверного молотка на ней висела голова какого-то божка; голова чрезвычайно ехидно и препаскудно ухмылялась. Однако Фошвард к ней не притронулся — вместо этого он постучал в дверь каким-то странным образом: два быстрых, резких удара, потом пауза, и снова три, один за другим. За дверями послышалось шарканье.

— Открывай, — буркнул штурман, — свои.

Аррен отчётливо услыхала старческое кряхтение.

Внутри что стукнуло (снимают засовы, догадалась она), двери скрипнули, и она увидела согбенного старичка, подслеповато щурящегося снизу вверх на великана Фошварда.

— Какие-такие тут свои ходят посерёд… — задребезжал он.

И вдруг выпрямился, будто вырастая на целую голову, в глазах его мелькнуло понимание, и он широченно улыбнулся желтовато-чёрными зубами.

— А! Так вот какие свои! — весело воскликнул он, и фамильярно, совершенно по-панибратски обняв моряка за плечи, настойчиво провёл его внутрь, цепким, острым взглядом окинув улицу. — И вы тоже, тоже заходите, гости дорогие, — в голосе вновь проснулась стариковская ворчливость. — Нечего там стоять, улицу мозолить. Чай не изваяниями родились.

В движениях старика было что-то паучье, и Аррен вдруг подумала, что она попала чудовищу на съедение. Но делать нечего — матросы вошли, и она прошла вслед за ними.