Александр Змушко - Под ногами троллей

Она спустила босые ноги вниз, какое-то время поболтала ими над пушистым ковром и, наконец, встала на него. Ворс щекотал пятки. Аррен переоделась; сменила пижаму на обычное платье. Сейчас, в свете солнца, неторопливо, с расстановкой, выплывающего из-за Края Мира, всё произошедшее вчера казалось сном.

Добрым или дурным — кто знает?

Ей на миг показалось, что она спустится вниз — и вдруг окажется, что всё ей приснилось: Фейна, вдыхающая пламя, Рамда, превращённый в мышь, визит блистательного эмира… И вправду, разве могло такое быть на самом деле? Это всё чепуха, ерунда, ей просто приснилась восточная сказка.

Увы, обеспокоенные лица матросов внизу убедили её, что всё было взаправду…

— А, это ты, воробушек, — прогудел Фош. — Садись, поешь.

Позавтракали чечевичным супом, лепёшками с мёдом и финиками.

Восточная еда казалась Аррен с непривычки чересчур перчёной, сладкой и жирной одновременно.

Пьерш толковал ей с видом ценителя:

— Без жира и сладостей в сильную жару или сильный холод с ног свалишься; вон на Северных островах вообще сало с хлебом едят, дикость-то какая! А перец, гвоздика, кардамон — нужно, чтобы всякую гадость из живота вывести. У нас то её почти не водится, а вот тут, на юге — навалом. Будешь потом, как беременная, с животом ходить.

— Почему как беременная? — изумилась Аррен.

— Потому что, — наставительно пояснил Пьерш, — гадость змееподобная внутри заведётся и тебя разопрёт.

Аррен замутило.

Она подвинула к себе чашку горячего, противного чая со специями и залпом выпила.

Потом поднялась наверх — проведать Фейну.

Ведьма спала; её губы покрылись корочками, а дыхание было частым; девушка разметалась по покрывалу. У её постели всё также сидел Келлар; он задумчиво играл её густыми, рассыпчатыми чёрными волосами — поверх одеяла они походили на свернувшихся в кольца змей. Аррен тихонько прикрыла дверь.

Эмир Джаншах расхаживал по покоям. Его губы растягивала усмешка, а порой с них срывалось рычание. Если бы эмира кто-то увидел со стороны, то счёл бы бесноватым. Обутый в грязные сапоги, он делал три стремительных шага вперёд — по роскошному, белому ковру — и три назад; а затем вдруг остановился посреди комнаты — и захохотал.

К слову сказать, покои его были обставлены с приторной роскошью; тончайшая роспись стен — небрежно скрыта шкурами тигров; масляные светильники на стенах давали тусклый свет: окон в комнате не было. В кадильнице курились благовония; зелёный дым стекал вниз, пухлым облаком расплываясь у ног.

В углу стояла кровать под синим балдахином. Ложе было устлано тончайшими шелками; на нём возлежали три невольницы, следящие за господином испуганными глазами. Они были тоненькими и стройными; на них были алые набедренные повязки из атласа, расшитые бисером.

Но наложницы с телами цвета золотистого лотоса не прельщали более Джаншаха; он был похож на стервятника, учуявшего добычу.

Выдвигаться решили ближе к вечеру.

Келлар переоделся в драный полосатый халат; грязновато-белая чалма не первой свежести и чувяки завершали его наряд. Они вышли из дома и заперли за собой дверь. Солнце садилось и светило через кипарисы расплавленным зелёным золотом, словно гигантская лампа. Город нежился в вечернем мареве. Сумеречный залив отливал латунью; солнце расплескалось в нём, будто тонуло.

Вначале они шли через район зажиточных горожан; на пути попадались аккуратные, ухоженные дворики с апельсинными деревьями и сикоморами.

Порой им встречались девушки, с лицами, пресытившимися от сладострастия, в башмаках на высоких каблучках, с обнаженными плечами, с ожерельями из тигрового глаза и большими золотыми серьгами в ушах. Их бронзово-тёмные волосы отливали порфиром заката. Девушки смеялись переливчатым, серебристым смехом — и томно окидывали северных чужеземцев манящим взглядом из-под неправдоподобно длинных ресниц. Аррен тартаашские прелестницы показались отвратительными, как пересоленный суп.

Встречалась и стража в расстёгнутых от жары нагрудниках: бороды у них были густыми, длинными, почти до пояса, кудрявые, иссиня-чёрные. Шеи — толстые, как у быков; лица красные, носы походили на клювы.

Шли дородные горожане в длиннополых рубахах, отороченных бахромой; измождённые рабы в лохмотьях; носилась обычная городская непоседливая детвора. Бродячие собаки, лошади с лоснящимися спинами; осёл с раздутым животом. Память Аррен словно ухватывала картинки, намереваясь оставить их в памяти навсегда.

Вот две здоровенные псины гоняют по закоулочкам крохотную собачонку; визг и ор стоит страшный. А вот белая лошадь, вымазанная по брюхо, печально отворачивается от облаивающего её кутёнка.

Над гончарными печами поднимался дым; резкий запах кунжута долетал из маслодавилен. Аромат лепёшек с мёдом, конского навоза, нарда и ладана, пота и соломы — всё перемешалось в Тартааше. Проезжали телеги и порой — колесницы; песок похрустывал под копытами лошадей. И точно так же, как и в Кедардене, на заборах сидели кошки — только сами заборы были глиняными, высокими.

— Пьерш, — вдруг спросила Аррен, — а ты смог бы тут жить?

Юноша задумался и не отвечал довольно долго; его сапоги выбивали из дороги крохотные облачка пыли.

— Шут его знает, — наконец, сказал он. — Тартааш, он, понимаешь, вроде как скаредный ростовщик: пока дела у тебя идут отлично, его улыбка слаще мёда, а вот как только приходится ужать потуже пояс…

Он не договорил.

Свернули, прошли мимо канала — там стройные кипарисы отражались в латунном зеркале вод. Затем они направились вниз — по пыльным, присыпанным песком улицам, к краю пустыни. Приличный район закончился — потянулись нищенские трущобы Тартааша. Будто с города сорвали маску, и он явил своё истинное лицо.

Здесь была изнанка Тартааша — сырой кирпич стен, осыпающиеся окна, вонь нечистот в канавах… Здания становились приземистыми, будто их пригибала к земле злая доля. Повсюду росли пыльные пальмы с мохнатыми стволами и опущенными, будто измочаленными листьями; под ногами лежала сухая, глинистая пыль. Некоторые крыши были земляными, и на них густо, будто ковром, поросла трава.

На многих стенах, обращённых к пустыне, был намалёван чудной зелёный знак — как пояснил Рамда, от злых духов пустыни.

По старинным сказаниям, в песках жили демоны — там у них были свои храмы и города. Выглядели они как люди, лысые, с красными глазами и когтями; в песке они ощущали себя как рыба в воде. А если понравилась им какая горожанка — то могли и умыкнуть её, запросто — цоп, и нет её — в свои подземные города. И от этих богопротивных браков появлялись порой на свет дети демонов — до невозможности уродливые, ехидные и скаредные. Рамда думал, что большинство купцов Тартааша как раз из них.