Александр Змушко - Под ногами троллей

Мальчик вздрогнул и втянул голову в плечи; затем робко оглянулся, вытянул шею — Аррен показалось, будто город манил его могильной гнилью, как поле боя — вороньё, и, наконец, кивнул головой.

Они обернулись.

Следы всё ещё были на месте — отпечатки громадных, широких лап, идущие между колоннами и заканчивающиеся у колодца.

Аррен вдруг подумала, что демоны должны являться ночью; но в этом странном, страшном, безлюдном месте посреди жестокой пустыни, чудовища могли придти и днём. Солнце вверху превратилось в слепящий диск, и жар, словно от тигля, спускался сверху удушающими волнами. Жувр на миг присел возле следа: тот отчётливо виднелся посреди мелкой пустынной пыли.

— Странно, что не замело, — заметил моряк.

— Замело, — ответил Рамда; его колотило. — Это новые.

Все невольно оглянулись — но никого кругом не было. Повисла такая особая, звенящая тишина, когда не поймёшь, то ли это шумит в ушах, то ли и впрямь кругом такой тонкий, хрустальный звон: точно издевательский смех на грани восприятия. Здания будто придвинулись; они жадно смотрели на них тёмными провалами окон.

Он ждали.

Южане задрожали и посереди; Аррен видела, как суровые воины испуганно жались друг к другу и к лошадям, как мальчишки. И только один Джаншах ничем не выдал своего волнения; его губы сжались в тонкую линию, глаза сверкали, а ладонь так сильно сжала рукоять клинка, что на руке вздулись жилы.

— Что ж, превосходно, — ответил он. — А куда зашёл тот умерший солдат, мальчик мой?

Рамда, поколебавшись, кивнул на одно из зданий; лица всех пришедших немедленно обратились к нему. В отличие от прочих, оно было выстроено целиком из чёрного камня; камень был тусклым, как остывший уголь из печи. Аррен подумала, что никогда такого не видала.

С востока его засыпал песок; он поглотил фасад и большую часть колоннады. Красная плитка вокруг фундамента треснула; здание словно погрузилось в землю. Окна оказались на одном уровне с тротуаром; рядом с одним из них лежало что-то вытянутое, полузасыпанное песком — поначалу они не обратили на него внимания.

— Во имя Инанны, — холодно рассмеялся Джаншах, и пнул находку сапогом. — Кажется, мы нашли свой подарочек!

Аррен заметила, что солдаты из отряда смотрят на своего повелителя с ужасом.

Матросы из «Клыка Льва» молча стояли вокруг Рамды; они были здесь лишь невольными зрителями. Фошвард ни на миг не сводил взгляда с «блистательного эмира», а его мозолистая рука ни на миг не покидала рукоять клинка. Жувр тонко усмехался, его пальцы, будто танцуя, перебегали по эфесу; даже Пьерш казался сосредоточенным и мрачным.

И в этот миг вдруг выступил вперёд Харат.

Он сказал:

— Блистательный эмир Джаншах! Ты и впрямь достиг того, чего желал. Но не стоит ли повернуть назад? Я вижу многое в этом мире, что сокрыто от глаза прочих. В этом храме — указал он посохом — скрывает зло, что древнее нашего мира. Долгие эоны странствовало оно между звёздами, пока не опустилось на эту землю. Человеческая жизнь для него ничто; оно забавляется с людьми, как ветер — с песчинками.

— Что ж, тем лучше, — сказал Джаншах. — Я нашёл эту силу, и она будет моей.

Харат покачал головой.

— Поверь мне, блистательный эмир — у этой силы не может быть хозяев, а вот ты — можешь оказаться ничтожнейшим из её рабов. Некогда этим миром управляли силы, которые нам не дано постичь. Но даже эти силы преклонялись перед тем, что ныне дремлет в храме — то, что ты желаешь пробудить, было богом демонов этих пустынь!

А затем мир вдруг изменился.

Она словно видела Мир Теней и Мир Людей — слитые воедино. И самая чёрная тень ворочалась внутри храма. Это была сама сердцевина темноты; будто средоточие безлунной ночи. Чернее самых страшных помыслов, и глубже бездонных провалов, что порой находят на Юге — существо, что дремало в развалинах, на мгновение пробудилось.

Пробудилось и посмотрело на неё.

Аррен показалось, будто ей заложило уши; она на миг ощутила присутствие чего-то столь могучего, столь великого, и столь безразличного к судьбам людей, что ей показалось, будто её окунули в ледяной океан. Острый штопор из боли ввинтился в её мозг; ноги ослабели, сердце захлебнулось.

А спустя мгновение наваждение исчезло.

Наполовину оглушённая, ослепшая, со звоном в ушах и тупой болью в затылке, она осела на покрытые пылью плиты. Мир теней исчез; её вновь окружали руины.

Но что же произошло?

Все лица обратились к магу.

— Оно на миг пробудилось, — тихо сказал Харат. — На миг ему показалось, словно стоит выйти из сна. Но нет; оно не сочло нас достойными его внимания.

Аррен заметила, что воины, Рамба и даже матросы побледнели и стоят на ногах еле-еле. Спустя мгновение девочка поняла — то, что дремало внутри храма удостоило её своего ВЗГЛЯДА. Оно рассматривало Аррен, как та рассматривает кузнечиков или сверчков; рассмотрело и презрительно отвернулось. Впрочем, ощущение тяжёлой, давящей силы осталось — словно крохотный маячок на границе подсознания.

Зло дремало.

— Не всегда стоит будить тех, кто спят, — сказал Харат.

Эмир Джаншах колебался; он кусал губы.

— Во имя всех демонов! — наконец воскликнул он и обнажил клинок. — Нелепо было бы зайти сюда и отступить. Я иду в храм.

Он сделал первый шаг и поставил ногу в сапоге на ступень, чёрную, как помыслы отцеубийцы; а затем вдруг обернулся и губы его искривились в усмешке.

— А мальчишку…

И в этот миг изумление исказило черты его. Он силился что-то сказать — и не мог.

Его лицо потемнело, как бывает с южными народами — когда кровь приливает к их щекам, они становятся цвета червонного золота. В бешенстве он попытался острым клинком что-то начертить в пыли — но вдруг и рука его перестала его слушать.

Эмир глотнул воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба; наконец, он повернулся и шагнул на ступени.

— Он поклялся своими рукой и языком, — тихо сказал стоящий рядом Келлар. — Более они ему не принадлежат.

Но и дальше с эмиром произошло нечто странное: его правая рука, в которой был зажата сабля, вдруг поднялась и приставила ему клинок к горлу. Серый, как саванная пыль, Джаншах повернулся к воинам, и сказал:

— Мальчишку… наградить… сестру… отпустить.

Аррен подумала, что глаза эмира вылезут из орбит; но он совладал с собой и, задыхаясь, поднялся ещё на одну ступень. Но, в этот момент случилось ещё кое-что.

Один из солдат эмира сорвал с себя платок, что прикрывал ему рот и нос от ветра и пыли; сбросил с плеч плащ и швырнул на исшарканные вечностью плиты поношенный тюрбан. Аррен обнаружила, что под мотками ткани скрывался суровый, истрёпанный жизнью воин. Ему было около сорока, в бороде поблёскивала седина, мясистые ноздри хищно раздувались, длинныё белёсый шрам пролёг от виска почти до самого глаза.