Александр Змушко - Под ногами троллей

И на груди эмира появился знак.

Аррен глядела и не верила своим глазам. Знак огненной ладони явственно проступил на его кольчуге; запахло горящей плотью. Эмир пошатнулся и упал; и в тот же миг густым, вязким киселём из него вырвались на свободу тени. Они сгустились противоестественным варевом над головой Харата; девочка видела оскаленные головы, когтистые руки, длинные языки.

Волшебник стоял молча, спокойно скрестив руки на груди; и тени, взвыв в бессильной ярости, исчезли.

И в тот же миг будто что-то лопнуло в мироздании: зазвенела до предела натянутая струна, и город на мгновение стал просто городом, а храм — просто развалинами.

Харат опустился перед Джаншахом на колени.

— Они были так голодны, — тихо сказал эмир. — Так ужасно голодны.

Его глаза остановились, и черты разгладились; плоть снова вернулась на лицо эмира, и казалось, будто он просто спит. Спит — в огромной красной луже.

Харат закрыл ему глаза.

— Его губы и язык до самого конца принадлежали Льву, — сказал он. — Это и спасло его — позволило ему умереть.

— Великий Лев! — сказал Фошвард. — Я никогда бы не поверил, если бы не увидел. Ты видел, Кел?

Келлар пождал плечами:

— Я видел, как эмир обезумел; видел, как у солдата случился эпилептический припадок. Сдаётся мне, мой дорогой Фош, ты видело нечто иное? В любом случае, опасности не было: я бы прикончил взбесившегося эмира одним ударом клинка.

Все в изумлении обернулись к солдату: и впрямь, он был жив! Только глаза его закатились, и он судорожно дышал, будто пробежал всю пустыню от Тартааша до развалин без остановки. Язвы сошли с его лица, и ничто не говорило о колдовской болезни.

Фош лишь покачал головой:

— Келлар, приятель — ты просто не видел того, что видели мы.

Старьёвщик пожал плечами, а Харат улыбнулся штурману:

— Не торопись с выводами, друг мой. Келлар и впрямь мог бы убить эмира — именно потому, что не видел вселившихся в него бесов.

Впрочем, Аррен совсем не интересовал их разговор.

О, Аррен волновало совсем другое!

— Но почему, — воскликнула она, обращаясь к магу, — почему ты не сделал этого ранее?

Маг склонил голову.

— Не стоит лишать человека жизни, если избрать любой другой путь. Если же ты ведёшь речь о магии… Я покажу тебе, дитя моё.

В одно мгновение стало тихо; южане и матросы окружили мага и девчонку плотным кольцом. Чародей подошёл к стене одного из кровяно-красных зданий и положил на неё ладонь; и вдруг поверх неё, с оглушительным треском (о Боги!) пролегла сетка трещин. Матросы отпрянули; смотрели на волшебника в ужасе, смешанным с благоговением. Аррен вскрикнула от восторга.

— А теперь смотри, дитя.

Он подошёл и мягко положил ей ладонь на лоб. И она вдруг увидела, как с каждой трещиной, пролегающей в холодном камне, исчезала с лица детей одна улыбка; пропали яркие бабочки; завяли, едва проклюнувшись из земли, ростки. А с появлением самой большой трещины, расколовшей стену едва ли не надвое, вдруг побледнела и исчезла высокая стройная девушка — у неё была кожа цвета какао, и она целовала остолбеневшего мага (у того было выражение крайней растерянности на лице).

— Я поняла, — сказала Аррен.

— У всего есть своя цена, — маг грустно улыбнулся ей.

— Но та дева! — воскликнула она. — Неужели из-за меня…

— О нет, — улыбнулся Харат. — Она не умерла. Ты лишь отобрала у нас один поцелуй.

Аррен в раскаянии повесила голову, но маг ласково потрепал её по макушке.

— Дитя моё! Никому не дано предвидеть своё будущее. Я лишь вижу пути — множество путей. По какому из них пройдём мы? То ведомо лишь Льву. Ты отобрала у меня один поцелуй; но кто знает, сколькими вместо него вознаградит меня Лев впоследствии?

Аррен подняла голову. Она порывисто вздохнула.

— Но кто этот Лев? — спросила она. — Я так много слышала — и ничего не знаю о нём. Ты великий маг, Олифандер! Наверняка ты видел его?

Харат замолчал и молчал долго. Наконец, он улыбнулся и присел на обломок колонны у стены.

— Да, я видел его, — сказал он. — Но сказать по правде, это постыдная для меня история. Тогда я был молод и довольно глуп, и служил при дворце шаха Ямурдташа. И вот однажды затеял он войну с сопредельным королевством, и должен был выставить тысячи своих людей против тысяч чужих, ибо враги его прислали войско. И вошёл тогда в мои покои шах Ямурдташ, и сказал: «Настало твоё время отработать свой хлеб, кудесник. Или завтра под моими врагами провалится земля — или я велю насадить тебя на кол».

Сказать по правде, до этого я лишь развлекал правителя фокусами, стихами и игрой в шахматы; да и к этому не лежала моя душа. Я мечтал провести жизнь в уединении и постичь как устроен мир и как можно им повелевать. Но кое-что я мог, и тогда я обратился к древним чародейским книгам, ибо хотел сохранить себе жизнь.

И я нашёл, как обрушить землю под ногами воинов, и низвергнуть их в геенну огненную.

И вновь Харат помолчал.

— И тогда ко мне пришёл Лев. Поначалу я решил, что это сбежал один изо львов зверинца Ямурдташа, и испугался. Но этот Лев был совсем не такой: животные в зверинце были старые и облезлые, их грива висела клочьями, а взгляд был тоскливый и потухший. А у того Льва, что пришёл ко мне, вид был величественный, а взгляд — грозный и благородный.

Он улёгся возле стены, и вопросил меня:

— Ты долгие годы смирял свою плоть и укреплял свой дух; от многого ты отказался, дабы получить ещё большее. И ныне ты получил великую силу, власть над зверями земными и помыслами людей; огонь и вода покорны твоей воле. Ты проникал взглядом в самую суть вещей; ты умел увидеть мир в росинке, и росинку — на расстоянии множества миль. Завтра Ямурдташ просит тебя выйти в поле — и погубить множество людей; скажи мне, сын мой, этого ли ты хотел?

И великая робость внезапно охватила меня, и горечь, и ответствовал я:

— Нет, не этого я хотел.

— Так скажи мне, чего же ты хочешь, дитя моё, — сказал мне Лев. — Ради чего ты отвергаешь дары земные?

И великая гордость и страсть вошла в моё сердце, и я заговорил:

— Желаю я возвысится над тварями земными, дабы помыслам моим подчинялись ветры, пучины морские признавали меня, и желаю, чтобы судьбы людские были подвластны мне.

— Что ж, — сказал мне Лев, — да будет по слову твоему.

И внезапно увидел я, что не стою более в своих покоях, а стою в скромной хижине на краю моря, и вижу пожилую женщину и высокого старца; с радостью склонились они над колыбелью, в которой хныкал малыш. И понял я, что не видят они меня, и незримо я присутствую между них.

— Взгляни, — сказал Лев, склонив голову — вот жизнь, которая тебе подвластна. Протяни руку, если угодно, и отними её.

И поднял я руку, но не хотел причинять зла младенцу — ибо каковы могут быть прегрешения его? Но соблазн на мгновение коснулся сердца моего. И подошёл я к колыбели, и посмотрел в его лицо; и был он заплаканным и сморщенным, а вдруг увидел меня — и улыбнулся. Правду говорят, что младенцы и кошки видят то, что сокрыто от глаза людских! И раскаяние охватило меня. Отошёл я от колыбели и опустил руку.