Александр Змушко - Под ногами троллей

— Не желаю я власти над судьбами людскими, — сказал я Льву. — Ибо кто я такой, чтобы отнимать жизнь, коль не могу даровать её?

Лев взглянул на меня, и тогда я понял, отчего была опущена его голова — ибо глаза Льва были полны слёз. И сказал он:

— Ты сделал верный выбор, сын мой.

Вот мгновение — и оказались мы над морем; оно было синим и безбрежным, и по нему плыл крохотный корабль, будто я был чайкой и мог посмотреть на него сверху.

— Взгляни, — в очередной раз сказал мне Лев. — Вот море, оно подвластно твоему сердцу. В воле твоей наслать бурю на хляби морские — и усмирить её.

И простёр я руку, и ухватил ею течения, и ощутил в себе власть и силу — призвать тайфун или ураган; тучи признали мою власть и охотно подчинялись помыслам моим. Но взглянул я на корабль — и узрел там девочку, маленькую девочку, что плыла из родной страны; и заглянул я в сердце её, и увидел там горе — горе, страшней которого нет на свете. И удержало сострадание руку мою.

— Не желаю я власти над морем, горами и ветрами, — ответил я Льву. — Ибо полны они жизни, жизни, что дарована не мною.

И лицо Льва смягчилось.

— Знай, — сказал он, — что если поддался бы ты гордыне, эта буря была бы губительна для одного тебя.

Он утёр слёзы лапой, и вновь объяла меня зеленая тьма, и море исчезло, и увидел я город — огромный город, заброшенный, но великолепный, и лежал он посреди пустыни, где не было ни травинки, ни единого деревца: ужасный и чудесный открылся мне тогда вид.

— Узри, дитя моё, — сказал Лев. — Это Чарн. Его сгубила людская глупость, и злоба, и гордыня. Никто не выжил в этом мире. Если желаешь, то протяни свою руку — и город этот погибнет по слову твоему. Рухнут колонны и обвалится мостовая; храмы и дворцы, дома и колодцы обрушаться в бездну.

И долго я взирал на этот город, но затем обернулся ко Льву.

— Не я созидал этот город, — сказал я ему, — не мне его и рушить. Кто знает, быть может, он послужит уроком тем, кто придёт однажды, из других миров.

И вот, исчез Чарн, Мёртвый Город, и вновь я сидел в моей комнате, а напротив меня стоял Лев. И глаза его смотрели на меня с заботой и любовью; и подумал я, что не видывал доселе зверя прекраснее.

— Ты сделал выбор, сын мой, — сказал он, и голос его был подобен раскатам грома. — Отныне не оступись.

И низко поклонился я Ему в волнении; ибо понял, кто Он на самом деле и для чего пришёл ко мне. И вот повернулся Лев, дабы уйти, но внезапно взволновалось сердце моё, и я упал ему в лапы.

— Не уходи, о Господин и Повелитель мой! — воззвал я к нему. — Ибо ожидал я тебя всю жизнь. Многое я узнал, но многое мне ещё неведомо! Скажи мне, Повелитель, для чего я живу, и что есть смерть? И есть ли что после смерти, и для чего создан мир, и из чего состоит солнце и луна, и отчего они не падают в море?

И остановился Лев, и рассмеялся.

И сказал он мне:

— Дитя моё! Разве, открывая книгу, начинаешь ты читать её с конца? Разве, выслушивая мудрое изречение, ты упускаешь его начало? Разве, утоляя жажду, ты наслаждаешься лишь вторым глотком?

— Но Государь! — вскричал я в величайшем волнении. — Скажи мне хотя бы одно! Ты указал мне путь, но смогу ли я пойти по нему? И не была ли моя жизнь напрасной?

И подошёл ко мне Лев, и дохнул мне в лицо. И никогда я не ощущал себя более таким храбрым, как в этот миг, и многое открылось мне.

— Нет ничего напрасного и случайного, — сказал мне Лев. — Всему есть своя мера и своё значение. А путь — моё дыхание придаст тебе силы, но сможешь ли ты пройти по нему — зависит лишь от тебя самого.

— Но Господин, — склонил я голову, и слёзы пробежали по моим щекам. — С тех пор, как я пришёл в мир, одни лишь горести преследуют меня; неужто такова судьба моя? И отчего жизнь так жестока ко мне, Государь?

Лев потёрся об меня гривой; он поднял голову — и я увидел, что глаза его полны грусти.

— Ты пришёл в этот мир, дабы помогать другим; их горести — это твои горести, их радости — это твои радости. Твой путь тяжёл, но ты сам выбрал его.

И вновь я поклонился Льву — отныне в моём сердце был покой.

Наступило утро — и не стал я низвергать в подземное пламя врагов шаха Ямурдташа.

— Но как же ты выжил? — воскликнула девочка. — Ведь шах обещал посадить тебя на кол!

— О, — рассмеялся маг. — Это весьма поучительная, но поверь мне, совсем другая история.

Долго молчала Аррен.

— Какой он, Лев? — наконец, спросила она.

— О, его невозможно описать, — улыбнулся ей маг. — Он громадный и золотой, и словно тёплый ветер с гор, и словно глоток живительный воды, когда умираешь от жажды — если ты понимаешь, о чём я.

Аррен вздохнула и закрыла глаза.

— Как ты думаешь, увижу ли я его?

— О, непременно, — сказал Харат. — Я думаю, он ждёт тебя в конце пути.

— Но мир велик, — возразила Аррен, — а людей так много! Как знать, что он не проглядит меня?

— Дитя моё, — улыбнулся ей Харат. — Помнишь, я рассказывал тебе о колыбели и корабле? Так вот, тем мальчиком в колыбели был я; а корабль, который я мог пустить по дну — тот самый, на котором мы плывём сейчас. Ни о чём не тревожься и ничего не бойся; в конце концов, быть может, я был рождён лишь для того, чтобы Лев послал меня к тебе.

И снова Аррен долго молчала; ей стало зябко, и она закуталась в тёплый плащ.

— Я так мечтала овладеть магией, — сказала она. — Я так надеялась, что смогу победить всех своих врагов!

— О нет, — грустно сказал Харат. — Нет, моя девочка. Ты смогла бы не победить их, а всего лишь убить. Взгляни ещё раз, дитя моё.

И наклонился он, и провёл ладонью над песком; и вдруг проклюнулся из него и распустился невиданный красоты цветок — распустился так быстро, что Аррен не успела и охнуть.

— Но как?! — воскликнула она. — Как это может быть?

— Дитя моё, — улыбнулся ей Харат. — Этот цветок зацвёл бы здесь и сам, ибо семя его лежало в земле; и я видел его через золотые искры песка. Видел, как оно дремало и желало взойти; и лишь немного помог ему. Но однажды, когда звёзды сошли бы со своих мест, когда моря и горы поменялись бы местами, и через пустыни пролегли бы реки, он бы тронулся в рост — и расцвёл. И нашёл бы его мальчик, и сорвал для девочки, что прекраснее всех во всём мире; и они бы любили друг друга — так, как более уже не любят.

— А теперь? — взволнованно воскликнула Аррен. — Теперь они не встретятся?

— Кто знает? — сказал Харат. — В будущее ведёт множество путей. Но, кроме того, — склонился он над цветком, — смотри.

И Аррен с содроганием сердца увидела, как цветок поник головой и завял; спустя мгновение на его месте была лишь бурая пыль.

— Он был недолговечен, как и всё, созданное магией, — тихо сказал Харат. — Ибо зацвёл в неурочный час. Моё волшебство истощило его силы, заставив взойти через песок; увы, он не вынес этого испытания.