Кирилл Кянганен - Империя Машин

«Полезного мало. К чему так прятать макулатуру?»

Он держал план убежища, перерисовывая на ладонь координаты, как вдруг прогремел взрыв.

В комнату ворвалась вооруженная братия в униформе.

У Альфредо от изумления выпала находка из рук, но никто не обратил на висевшую в воздухе бумагу, медленно опускающуюся на пол.

Сообразив, что некие или некий, решил/решили штурмовать архивы, он прибрал за собой балаган, соблюдая тишину. Уж он умел.

Выждав, Альфредо взобрался на стеллаж и за считанные секунды проскочил по висячим секциям до парапета над люстрами. Браслет тревожно сжал запястье — взломщики использовали клейма.

Он следил за тем, как вбежавших и набрасывающих баррикаду караульных вырезают убийцы, то появляясь, то исчезая в тени. Стража беспомощно раскидывала руками, а точные клинки находили жертв. «Не взломщики!»

За его спиной материализовался один из них:

— И ты здесь.

— Я по приглашению, — ухмыльнулся Альфредо.

— Поэтому прячешься за люстрой?

— Вы устроили резню, не ждать же мне своей очереди?

— Нам не приказано тебя убить, иди с миром, что бы ты тут не делал.

— Уже — он дипломатично сложил руки и скрылся в ночи.

Прогуливаясь по улице рядом с канавой, куда стекала радиоактивная река, Альфредо думал.

Личного дела мальчика, отца — Лени, и схожих он не нашел ни в базе данных, ни среди документов.

«Я расправился бы с просветителями», но внутренний голос говорил, что импульсивное решение ни к чему бы не привело, кроме беды. Нашли бы причину выследить и отомстить, а оправдаться перед мастерами за «своеволие» всегда можно, да и он был солидарен с их лидерами и не простил бы потерь в гильдии.

«Как они уживаются вместе? Протекторы и просветители. Совершенно разные люди входят в две совершенно разного предназначения гильдии. Одна следит за порядком и безопасностью, взирая на землю оком справедливости, а другая сеет смерть и смуту».

Залез на дом по стене, хватаясь за уступы, и поднялся к мальчику.

Тот не спал, тогда Альфредо сделав сонное лицо, снял капюшон, тихо положил маску, и зевая, развалисто подошёл к ребенку.

— Утро.

— Это вы участвовали в нападении на архивы?

— Я только проснулся — с такой убедительностью сказал Альфредо, что даже сам подивился.

— Вы ведь не спали.

«Откуда он черт возьми знает».

— Как ты догадался? — Альфредо играл мастерски, но мальчик и не следил за мимикой с речью.

— Наугад спросил, скучно. Вы искали что — то обо мне, да?

— Опять наугад?

— Угу.

— И?

— Меня прервали.

— Просветители?

— Хитрые гадюки. И я думаю, архив не ведает о тебе. Ты проторчал жизнь по сводкам переписной комиссии в затонувшем восьмом убежище.

— Вот даже как…

— Пойду, приму душ, пока вода чистая.

— Она грязная.

— Мне можно, давно не принимал я иридиума, легкая доза не помешает.

— Мой отец… — остановил его голос мальчика в двери.

— Никого с таким или схожим именем… прозвищем… кличкой — нет.

— Грустно.

— Грустно, но никто не отменял твоих тренировок. Согласился — изволь выполнять.

— Все равно грустно.

— Ну что ты. Вернулся Альфредо и потрепал его по голове, взъерошив волосы.

— Я временами так хочу назад, днями мыть полы, убираться, ругаться из — за грязной обуви, влажного воздуха, слушать тяжелое дыхание того, кого считал своим отцом, а здесь… здесь так спокойно и одновременно страшно.

— Чего ты боишься?

— Одиночества.

— Но ты не один.

— Пока, ведь вы старше меня.

— Еще тебя переживу, вот увидишь. Не унывай, я скоро вернусь.

Услышав шум в душевой, и довольный стон Альфредо, мальчик собрал вещи, выключил радио и быстрыми шагами покинул дом, спустившись на первый этаж.

Маску одевать не стал, все равно инфицирован, да и не поможет она теперь. Мальчик не считал себя обязанным перед учителем сообщать о своих похождениях. «И как мастер проглядел его волнение? Или он был встревожен чем — то сам?»

Шмыгнул в темный переулок и обходным путем, лишенным лишних глаз направился к площади.

«Что я сделаю? Перепилю веревку, если его собрались вешать? А если не вешать, а просто расстрел? Что тогда? Стоять и смотреть как все?»

Нет, стоять и смотреть он не собирался.

Девиз хлеба и зрелищ его не прельщал. Радиоэфир, ломаная комедия… Мероприятие намечалось под носом братства — и учитель не сказал ему!

Переулок за переулком, кварталы — один за другим проплывали мимо сосредоточенного на предстоящем, ребенка.

Вот слева сидят местные отбросы, а справа «стражи правопорядка» прижали к стенке пожилого человека, и вытряхивают из его карманов последние гроши. Монотонно ворочались шестерни под небом. Брошенные пункты аванпостов блокировали проезды, и он пересекал ограды по развалинам жилых строений. Периодически коробило от возгласов из Башен Смотрителей. Сплетенные в спираль, трубки играли с отражениями домов, перетекающих вдоль их стержней. «Смотрители… Как в тюрьме» — подумалось ему, когда он окинул взором переливающийся оттенками мрачно-золотистой стали низ Поднебесья.

Поднялся сильный ветер, предвещавший грозу. Закутавшись по — плотнее в комбинезон, мальчик семенил быстрым шагом.

Вот и она — площадь Высокий Сквер. Волнистые кровли здания Сената украшали правительственные гербы.

Сколько народу, подумать только…

Но где же сама станция вещания?

Его голова уткнулась в спины взрослых людей. Он встал на цыпочки, дабы разглядеть подмостки.

— Не высовывайся — порекомендовал приглушенный голос. Мальчик спрятал руки в карманы.

— Ты ничейный. Где мамка с папкой? Не видал ранее тебя, а я детишек на перечет знаю. Ничейных они не любят — шепнули ему, — проверочку запустят.

Мальчик протолкнулся, выпячивая локоть.

Всюду горели жадные и голодные глаза.

Несчастные люди хотели на миг облегчить свое несчастье за счет других, утопить свои беды в чужих лужах крови и страданий. На время это их успокоит.

Но только на время… и чем чаще будут проводиться подобные «жертвоприношения» по первому велению эгоизма, тем сильнее вырастет желание в сердцах сотворить что — то более великое, повторить глобальную ошибку, которая едва ли не стоила половине материка жизни.

«Время проходит, люди забывают о былых страданиях, и стремятся к новым. Хотят большего. Постоянно растущие потребности независимо от обстановки. Человек может возвеличить себя до полубога, захочет стать единственным и неповторимым, и такое желание горит внутри всех стоящих здесь и на других островах. На их век хватит… видимо так думает каждый, но вслух скажут совсем другое, солгут», — так он мыслил, угловато и споря с логикой.

На постамент вывели виновного.

Он выглядел измотанным и… равнодушным.