Кирилл Кянганен - Империя Машин

Пули летели. Маска предопределяла их траектории, взвивающиеся подобно спиралькам к телу.

«Кончена моя жизнь, так глупо…» — гирей дернуло сердце, но в последний момент буравчики замерли перед лицом и… растворились.

Судья ловко перехватил его руки, завернул за спину, заставив зашипеть от боли, и сдернул маску.

Удивлению его не было предела, как и удивлению мальчика.

Перед ним стоял лорд — протектор.

— Ребенок… Где! Говори, где ты достал эту вещь?!

Мальчик молчал, думая, что последует удар, но протектор махнул рукой страже, двое подошли и повели его по направлению к тюрьме.

Маски больше он не видел, она пропала прямо из рук тупо уставившегося в пол Защитника.

Послышался обрывающийся крик, душа покинула тело человека.

Его все равно казнили…

Мальчик обернулся назад, он встретился в последнюю толику времени с глазами мужчины.

Он принял его за своего сына, и мальчик в голове мысленно проговорил сам себе: ты не один, я рядом.

Зачем он это сказал? Он и сам не понял, но знал, что так будет правильно.

«А еще протектор называется, защитник… нашелся».

Его провели под сводами цитадели.

— Выше голову — рявкнул стражник, следующим будешь. Не стоило тебя жалеть. Был бы на его месте наш смотритель — лежать тебе в соседней канаве вместе с тухлыми отходами.

Они вновь прошли через тот злополучный переулок.

Старик, избитый до крови, лежал на земле, бродяжки так и играли в карты.

С балкона третьего этажа свисал сгнивший труп, который никто не решался сбросить вниз.

А из четвертого, прямо из окна доносился жалобный детский плач. «Быть может этот мертвец был его отцом, таким — же, как и мой, или лучше».

— К — а — а — к уставился! Но тебя, видимо, пощадят. Год — другой отработки дадут в шахтах. Надышишься кислороду — знать будешь как устраивать погромы. Ну диву даюсь, давно бы пора пристрелить, а нет — ребенок, шелудивый пес! Пожалел! Доброе сердце, с такими скотами нельзя опускаться до милосердия.

— Он не переживёт эти два года — добавил второй охранник, — думаю, лорд — протектор решил не пачкать руки.

На этом они и согласились.

Его бросили в камеру. Тесная комнатушка.

По крайней мере он здесь один.

Мальчик лег и забылся беспокойным сном. Ему все снова и снова, как на повторе виделась взмывшая в воздух откуда — то взявшаяся птица, и обрывающийся крик.

Жизнь продолжается… Но не для казнённого.

Он проснулся с рассветом и поднялся с кровати, поскрипывающей от его телодвижений. Морозило и шмыгал нос.

Куртка распорота.

Он спохватился. «Где Камень?!» Он потерял его! Мальчик помнил, что пронёс «грелку» под аркой. Стража обобрала? Ужас поверг ребёнка, решимость утекла как вода из дырявой бочки.

Еды так и не принесли. Они хотят заморить его голодом?

Он встал на спинку кровати, и подтянувшись, выглянул сквозь решетку.

— Высоковато…

Город был полностью парализован снежным покровом, доходящим до балконов.

Солнце не могло пробиться сквозь пелену облаков, и лишь изредка давало о себе знать белесым пятном.

Белый, чистый снег — чудо, преобразившее пост апокалиптический мир.

Он украсил всё: от изувеченной постройки до новеньких подобий домов.

Оборванные столбы и линии электропередач под белой «кожей» походили на сосновые леса. Засыпанные порошковатым налетом с примесью хрустальной стружки, они растекались по порченной выбросами земле. Алан, как сказал Альфредо, бывал в Империи Солнца. Там они называли хрусталеподобные высыпания Солевым Дождем. Он выпадал в теплые сезоны и придавал пустыне блеск, за что в каньонах прозвался бриллиантовой жилой.

Всё блестело чистотой и новизной, словно ничего вчера и не случилось.

«Уж не простила ли земля грех?» Он верил, что Солнце — око мира, чрез которое мир смотрит на изменения в себе и, что она, земля — союзник добрых сил.

Но вот подул ветер, и смыл наваждение.

Снег внизу был грязным и черным.

Грянул гром, резко стемнело, будто миновал день, и с неба полился дождь вперемешку с градом, снова оголяя сокрытые раны.

Небо, куда не глянь, исполосовано красными капиллярами молний, мельтешащими всюду над мокнущими улица. А с краев острова, со стороны бескрайнего моря, шел пар.

Он поднимался из недр, где иридиум вытекал на дно океана. Попадая в воздух, он вызывал легкое головокружение, словно прием наркотика, убийственного удовольствия, куда опаснее всех существующих.

Мальчик неотрывно следил за всплесками диких явлений, пока улица не слилась в черноту.

Он отцепился потирая локти с шеей и присел.

— Громыхает, будь здоров — услышал он голос из соседской камеры.

Было скучно глядеть в проём. И страшновато. Опрокинутая лучина куда — то закатилась, и на решетку отбрасывались крысиные тени размером с рослого мужчину. Пища, они сцеплялись за разграбленные остатки обеда.

Мальчик подполз к затвору.

Серая крыса отвлеклась на его приближение, и вторая отбросила её к решётке камеры.

Не успела она опомниться, как шею её обхватила тощая рука, а в попискивающую головку вошла ножка от стула.

Мальчик вздрогнул.

Тем временем показалась голова заключённого, и его едва не вырвало от увиденного. Он вцепился в тушку зубами и упираясь руками, разорвал еще дышащего зверька на части.

— Суфье отротье! Мой зуп! — прошепелявил тот.

Мальчик заплакал, страх и отвращение овладели им. Он всегда кормил и жалел пушистых обитателей туннелей и брошенных труб.

Узник смачно чавкал, восхваляя небеса «за чудесный подарок».

Наконец, мальчик переборол трепет и глянул на арестанта.

Тот бросил ему кусок. От рассеянности, он не среагировал, и мясо отскочило от груди, замазав её кровью.

— Растяпа, кто учил тебя выживанию?

Неизвестный робко дотронулся шара. Это была её голова, обмотанная хвостом.

— Хочешь есть? Ешь. Или я зря перевожу добро?

Ребенок сглотнул слюну и отопнул подачку ногой.

— Ни себе ни людям. Пинать научись! Хорошо, что след от твоей конуры. Вернется тюремщик, хулиганство то выбьет!

Вскоре зубы застучали от холода, пронизывающего до самых костей.

Мальчик завернулся в единственную вещь, присутствующую в комнате — одеяло. Задубелое, оно сгибалось с хрустом, но приложившись спиной к решетке он заснул.

Ему приснился день, когда распечатали люк бункера, и прохладистый солоноватый воздух взбудоражил ноздри.

Они поднялись на крышу торчащего из воды убежища, окруженного синевой, и отец сел рядом:

— Будем учиться рыбачить.

— Что такое — рыбачить?

— Ловить рыбу, я покажу как это делается, а ты смотри, и наберись терпения — одного из самых ценных качеств, помогающих сохранить свой мир, и мир других.

Холод возвращал к реальности, он просыпался и засыпал снова, чтобы увидеть тот мир, где солнце мило светит свысока, синее море выносит отражения, дублируя светило, и вода мягко колышется о ноги в резиновых сапогах. И они с «отцом» закинув удочки, ждут.