Алина Углицкая - Перст судьбы. Эсмиль

Удивленный, он протянул руку, собираясь откинуть полог и войти, но полный горечи женский голос заставил его отпрянуть:

– Не могу! Не могу! Только не так…

***

Эсмиль не могла понять, что с ней происходит. Голова болела, перед глазами все плыло, к горлу то и дело подступала тошнота, а тело бросало то в жар, то в холод. Ко всему этому стало трудно дышать, легкие горели огнем, словно она вдыхала раскаленный воздух амаррской парной.

Она почувствовала недомогание еще во время обеденного привала, но списала все на усталость и женские дни, которые должны были вот-вот начаться. Вечером же, сидя у костра, ощутила, как волнами накатывают слабость и тошнота. Потому и ушла, не дождавшись ужина. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то из мужчин заметил ее недомогание, особенно Дарвейн.

Палатка, которую поставили для нее данганары, оказалась тесной, с низким навесом, но плотными войлочными стенками, защищавшими от непогоды. Земля здесь была тщательно очищена от снега и застелена густым медвежьим мехом поверх толстых стеганых попон. В углу на стальной цепочке покачивался одинокий светильник – жалкий трепещущий фитиль в глиняной пиале, наполненной маслом.

Под светильником на земле стоял котелок, от которого поднимался пар. По губам Эсмиль скользнула невеселая улыбка: лэр впервые позаботился о ее женских потребностях и приказал своим людям нагреть ей воды для омовения. На мгновение в глазах девушки мелькнул триумф: суровые данганары, закаленные в битвах воины прислуживали ей! Но это чувство тут же исчезло. Они прислуживали не ей, они исполняли приказ своего лэра.

После встречи с ирбисами мужчины стали относиться к ней более дружелюбно, уже не смотрели как на бесполезное существо, годное только удовлетворять похоть их командира, но это абсолютно ничего не значило – и Эсмиль это прекрасно понимала. Сегодня они нагрели для нее воду и поставили палатку, но если завтра Дарвейн прикажет, они набросятся на нее, как свора голодных псов. Они были мужчинами, грубыми, неотесанными варварами, понимавшими лишь закон силы. А она – женщиной, существом, которое в этом мире не имело никаких прав. Рабыня или квинна – без разницы. Любая квинна была, по сути, той же рабыней и всегда подчинялась мужчине – отцу, мужу, опекуну. У нее не было возможности ни жить, ни умереть по собственному желанию.

Борясь с комом в горле и странным головокружением, девушка быстро скинула с себя все, кроме льняной сорочки и обуви. Прохладный воздух заставил ее задрожать, а кожу покрыться мурашками. Стуча зубами, Эсмиль смочила в горячей воде кусок припасенной ткани и тщательно обтерлась везде, где только смогла – лицо, шея, руки, верхняя часть груди. Потом подняла подол, скрутила его под грудью и занялась нижней частью своего тела. Но стоило ей нагнуться, как перед глазами все поплыло. Сдавленно охнув, девушка пошатнулась. Ноги ее подкосились, не желая держать хозяйку, тело словно налилось свинцом, а в груди появился жар.

Оступившись, Эсмиль схватилась за жердь, удерживавшую на себе вес палатки. На лбу выступил холодный пот, и крупные капли потекли вдоль висков. Дрожащими руками девушка натянула теплое шерстяное платье и закуталась в меховой плащ, потом, судорожно вдохнув, бессильно опустилась на корточки и на четвереньках поползла к лежаку.

Ее била крупная дрожь, пульс зашкаливал, отбивая барабанную дробь в воспаленном мозгу. Тело словно горело в огне, но при этом Эсмиль замерзала. Задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, она сумела заползти под шкуры, натянула их до самого подбородка и скрутилась калачиком. Но теплее не стало.

Эсмиль испугалась. Ей еще никогда не было так плохо. Подтянув колени к подбородку, она обхватила их руками и постаралась уснуть.

Только во сне она снова могла оказаться дома, под защитой своей богини, крепких стен дворца и армии аскаров. Только во сне могла забыть, пусть и на краткий миг, кем была, и кем стала.

На этот раз ей пригрезилось святилище Бенгет, то самое, что было в ее дворце. Личное святилище Эсмиль ди Маренкеш.

Там все оставалось таким же, как и в тот день, когда она в последний раз входила для утренней молитвы. Золотая статуя богини, высотой в десять локтей, возвышалась над алтарем из черного мрамора. В углублениях на стенах горели сотни свечей, их пламя трепетало, бросая на гладкую поверхность алтаря неверные блики.

Эсмиль вздрогнула, обнаружив себя стоящей у подножия статуи. Огляделась. Ей показалось, что здесь кто-то есть, но в святилище было пусто. Никого, кроме нее. А между тем ощущение чужого присутствия только усилилось. Она чувствовала на себе чей-то взгляд. Жесткий, изучающий, прикидывающий, что еще с ней можно сделать.

– Ну, здравствуй, дочь моя, – статуя Бенгет шевельнулась, словно сбрасывая с себя невидимый покров. Узкие глаза, сделанные из крупных изумрудов, моргнули, в них вспыхнул живой огонь.

Не отдавая себе отчета, Эсмиль рухнула на колени, склонила голову. Чувство страха и благоговения затопило ее.

– Бенгет Всеблагая! – девушка, дрожа, подняла руки в молитвенном жесте, приветствуя свою богиню.

– Какая ты стала жалкая.

Бенгет фыркнула и неторопливо обошла вокруг застывшей фигурки, обряженной в грубые тряпки, которые в Амарре не носила ни одна женщина, включая и жительниц бедных кварталов.

– Вижу, мой муженек хорошо постарался, приручая тебя. Неужели, его северный варвар оказался сильнее, чем ты? Отвечай, наследница!

Эсмиль вздрогнула. Как давно ее не величали этим титулом!

– Мать всего сущего…

– Не оправдывайся! Смотри мне в глаза!

Ухватив свою адептку за подбородок, Бенгет заставила ее поднять голову. Холодный взгляд нечеловеческих глаз прошил насквозь. Эсмиль коротко выдохнула. Ей показалось, что богиня видит все, даже самые тайные мысли.

– Так вот о чем ты мечтаешь, – усмехнулась Бенгет, чуть приоткрывая острые зубы. – Хочешь приручить этого дикаря? Получить право стоять рядом с ним? Доказать этим мужланам, что их место у женских ног? Что ж, похвальное желание. Но мне не нравятся твои мотивы. Не нравится эта глупая слабость, которая руководит твоими поступками.

– К-какая? – выдохнула Эсмиль одними губами.

– Слабость, которая разъедает женские души. Делает их податливыми, как воск. Знаешь, о чем я?

Девушка осмелилась пожать плечами. В присутствии богини ее сковал инстинктивный страх перед силой, которая имела власть над ее миром.

– Вы, амаррки, мои любимые создания, – Бенгет отпустила ее подбородок и убрала руку, – так сказать, венец творения. Я дала вам все: красоту, силу, власть. Только ума дать забыла. Иногда некоторые из вас проявляют недостойную слабость. Позволяют себе влюбиться в мужчину. Знаешь, что происходит с такими? Они теряют мой дар и уже не способны сделать привязку. Их отлучают от храма и предают поношению, как позорящих женский род. Именно это сейчас должны сделать с тобой.