Алина Углицкая - Перст судьбы. Эсмиль

– Идем, – буркнул Дарвейн недовольным голосом и распахнул перед ней войлочный полог палатки.

Ночь встретила их ясным звездным небом и полной луной. Ветер уже утих, и даже мороз, казалось, стал не таким колючим. В нескольких шагах от палатки горел костер, а вокруг него, подстелив под головы попоны, спали данганары. Только один из них продолжал сидеть, время от времени подкидывая хворост в огонь.

Эсмиль увидела вторую палатку, разбитую с другой стороны костра. Дарвейн поймал ее удивленный взгляд.

– Один из нас чуть не погиб на дневном переходе, – пояснил он. – Я приказал Виру присмотреть за ним.

– Как? Я ничего не помню…

– Ты была без сознания, – он, неожиданно для себя самого, вдруг почувствовал, как его губы расплываются в теплой улыбке. – Лежала в моих руках. Такая беззащитная, трогательная…

Эсмиль фыркнула, не сдержавшись. Это она-то беззащитная? Так ее еще никто не называл.

– Так что случилось? – вернулась она к прежней теме.

– Бергмэ провалился под лед. Его лошадь погибла, и вся поклажа ушла на дно вместе с ней.

– На дно? – девушка нахмурилась. – Какое дно? Откуда здесь водоем?

Она невольно огляделась, но кроме снега, мерцающего в лунном свете, так ничего и не увидела.

– Мы уже перешли его. Озеро Эрга. В эту пору оно покрыто крепким слоем льда, Бергмэ просто не повезло. Точнее, повезло, потому что Эльдрен спас его, рискуя собственной жизнью.

Эсмиль бросила в сторону второй палатки задумчивый взгляд. Что-то кольнуло ее в сердце, какое-то странное ощущение, будто бы смутная тревога или волнение. Даже мурашки поползли по спине.

Девушка невольно поежилась, поправляя на плечах теплый плащ.

– Ваша Милость! – тень у костра слегка приподнялась, отвешивая приветственный поклон.

– А, Рик, – Дарвейн небрежно махнул рукой, подходя к костру. Эсмиль устремилась за ним, присела к огню, протянула чуть озябшие ладони. – Что там с Бергмэ? Есть новости?

– Да, Вир сказал, беспокоиться не о чем. Лихорадки нет.

– Слава Эргу. Мы не можем потерять еще один день, выхаживая его. У нас кончаются запасы. Сколько осталось хвороста?

– Если не сильно жечь, то раза на два, – Рикван задумчиво почесал затылок.

– Мало. Мы слишком задержались в пути.

Мужчины говорили вполголоса, но в их тоне сложно было не уловить тревожные нотки. Эсмиль уже собиралась влезть в разговор, потребовать объяснений, но тут Дарвейн вложил в ее руку большую ячменную лепешку, поверх которой лежал кусок копченой грудинки. Запах мяса выветрил все мысли из головы, кроме одной – девушка внезапно обнаружила, что голодна, как стая волков.

Пока она жадно ела, позабыв о приличиях и этикете, которые с рождения вбивали в нее дворцовые ансары, лэр с полуулыбкой смотрел на нее. Он уже мысленно представлял, как она въедет верхом под своды его замка, смелая, независимая, гордо выпрямив спину. Как он сойдет с коня, приблизится с к ней и протянет руку. Как она вложит в его большую натруженную ладонь свои хрупкие пальчики, и он поведет ее в главный зал родового гнезда, где будут ждать мать и брат. Он представит ее всему клану как благородную квинну Эсмиль ди Маренкеш. А потом сделает ее своей в стареньком семейном святилище, перед лицом богов и усопших предков.

– Завтра, – прошептал он так, что даже Рикван, сидевший в шаге от него, ничего не услышал, – завтра мы будем дома.

***

Проснувшись под утро, Эсмиль приподнялась на локте и несколько минут молча изучала лицо мужчины, лежавшего рядом с ней.

Ей снова приснилась Бенгет. Кровавая богиня хищно скалилась и грозила всеми возможными карами, если ее непослушная дочь не исполнит свой долг и не принесет грязного варвара в жертву Матери всего сущего. И снова Эсмиль видела ритуальный кинжал, который та силой пыталась вложить ей в руку. Она, даже проснувшись, помнила ощущение гладкой холодной рукоятки в своих пальцах.

Дарвейн не спал, но продолжал дышать ровно и тихо, будто все еще находился во власти сновидений. Он чувствовал на себе внимательный, ищущий взгляд Эсмиль. Она будто искала что-то, пытливо вглядываясь в его лицо. Потом тихонько вздохнула и на одно мгновение приложила теплую ладошку к его небритой щеке. Тут же отдернула, словно испугавшись чего-то. Он едва сдержал разочарованный стон: впервые за все это время она сама, не по приказу, прикоснулась к нему! И ему хотелось, чтобы это прикосновение длилось подольше.

Неожиданно, он почувствовал щекой тепло ее дыхания. Девушка словно склонилась над ним. Раздался еще один тихий вздох, будто она мучилась сомнениями, а потом нежные женские губы мазнули по его губам мимолетным движением.

В одно мгновение Эсмиль оказалась в крепких объятиях. Забилась пойманной пташкой, чувствуя, как в груди заходится сердце. Но было уже поздно.

– Пусти! – прошипела она, упираясь в грудь Дарвейна и пытаясь вырваться из мужских рук.

– Ну, уж нет, моя квинна!

Он уже не притворялся, что спит. Наоборот, с легким смешком перевернулся так, что теперь хрупкое женское тело оказалось под ним. Одно движение бедер – и вот он уже занял свое законное место – между ее призывно раскинутых ног. Жар возбуждения опалил их обоих, отключая рассудок и давая волю инстинктам.

Зарычав, Дарвейн нетерпеливо задрал ей подол. Руки Эсмиль в лихорадочной спешке рвали шнуровку на его штанах. Им обоим, во что бы то ни стало, хотелось слиться друг с другом. Лэр на мгновение оторвался от своей квинны, сдернул с себя бриджи, давая ей насладиться видом его крепкого тела. Дрожа и постанывая, девушка сорвала с себя рубашку. Теперь они оба были полностью обнажены… И у обоих в глазах горело безумие страсти.

– Ты прекрасна, моя квинна, – хрипло произнес он, склоняясь над ней.

– Ты тоже, мой лэр, – выдохнула она, принимая его.

Твердая мужская плоть мягко и нежно скользнула в женское лоно, истекавшее соком. Эсмиль выгнулась, будто ивовая ветвь в умелых руках, застонала. Ее ноги и руки оплели Дарвейна любовными путами. Не было ни пространства, ни времени, ни сомнений, ни страха. Только он и она, только пламя страсти, наполнявшее их тела, вожделение, граничившее с животной похотью, желание, сносившее разум.

Дарвейн не торопился. Его движения были плавными, дразнящими, он хотел довести ее до безумия, хотел услышать, как она умоляет его. Маленькая гордячка. Его строптивая рабыня. Его любимая квинна…

Чего уж тут отрицать?..

Он влюбился.

Влюбился как последний мальчишка. В женщину без роду-племени, неизвестно откуда свалившуюся на него. В рабыню, которую он сам лишил невинности, купил, как скот на базаре, наказывал плетьми, насиловал, унижал, пару раз чуть не убил собственными руками… И она не сломалась, не утратила гордости, не встала на колени… Зато сама, добровольно, едва не отдала жизнь за него.