Марина Дяченко - Преемник

Улыбка моя погасла. Я не удержалась и вздохнула – Солль обернулся от окна, за которым все так же лилась вода. Мы встретились глазами, и я поняла, что все, о чем я умолчала, ясно ему как день.

– Да, – сказала я громко, пытаясь собственной дерзостью погубить свои же неуверенность и страх. – Да. Я вот люблю его. Ну и что?

Он воспринял мое признание совершенно неожиданно. Криво усмехнулся:

– А я, значит, не люблю. Мать не любит.

Я заметалась, не зная, что ответить; он снова отвернулся:

– Меня тут в последнее время принято упрекать… То долг воинский не выполняю, то сына вот отверг… То есть не сына, а… Но все равно предосудительно. Бросил на произвол судьбы… Так?

Я встала. Подошла к нему, опустилась на колени:

– Так. Вот убейте меня, выгоните… Я же все понимаю. И про госпожу Торию, и про вас… И вообще это не мое дело. Но Луар-то не виноват. Ну за что же… Он же не виноват, что родился, за что ему это… И если с ним теперь что-то случится… вы будете виноваты. А теперь можете бить меня… И выгонять…

Он долго смотрел на меня сверху вниз. Потом наклонился, ухватил жесткими пальцами под мышки – у меня даже дух перехватило. Поднял с колен и поднял над полом, будто котенка; лицо мое оказалось вровень с его лицом. Так прошло несколько долгих минут, на протяжении которых я старалась не дышать.

– Хорошо, – он вздохнул и поставил меня на пол. – тебе потребовалось мужество, чтобы сказать мне все это. Теперь я тоже… проявлю мужество. Сядь…

Повинуясь его жесту, я водворилась обратно в кресло. Он прошелся по комнате, прислушиваясь к каким-то своим мыслям. Остановился напротив меня; я заерзала и встала.

– Да сиди ты… – он легонько толкнул меня в плечо. Постоял, раздумывая; вздохнул:

– Когда Тории Солль было двадцать с небольшим лет… Она, юная невеста, приехала в Каваррен с женихом… Это был не я. Это был студент по имени Динар Дарран.

Он помолчал, наблюдая за моей реакцией. Конечно, я удивилась, но сочла неприличным показывать это. Он, похоже, остался доволен моей выдержкой, хмыкнул и продолжил:

– Они прибыли в Каваррен по некоему делу, связанному с научными изысканиями… На беду, тут случился я, первый боец и первый любовник в городе, и, конечно, красота Тории не оставила меня равнодушным… Я повел себя скверно, и взбешенный студент Динар вызвал меня на дуэль… Я убил его, – Солль снова прошелся по комнате, искоса изучая, как понравится мне это признание. Я сидела ни жива ни мертва – что-то говорило мне, что никто другой не удостаивался раньше столь откровенной Эгертовой исповеди. Мне даже стало страшно – честь это или наказание?

– Я убил его, – повторил Эгерт, глядя в потолок. – Он, бедняга, и фехтовать-то почти не умел… Тем бы дело и кончилось – но вот случилось, что в тот самый день в Каваррене оказался некто, ставший свидетелем дуэли… И посчитавший меня виновным в намеренном убийстве. И правильно посчитавший, между прочим, – он невольно поежился. – И он, этот некто, вызвал на дуэль меня…

Солль замолчал. Я смотрела, как он вспоминает, нет – переживает заново то, по-видимому, страшное, что случилось потом.

– Он заклял меня, – проговорил Солль глухо. – Внешне это выглядело, как шрам на щеке, – он с усилием провел пальцем от виска до подбородка, оставив на коже красную полосу. – Вот такой шрам… И заклятие трусости. Я сделался невыносимо, болезненно труслив, я потерял себя, меня сожрало это трусливое чудовище, я боялся темноты, высоты, боли, крови… Боялся позора – но как раз позор стал преследовать меня по пятам, потому что трусов принято презирать, – он перевел дыхание.

– Господин Эгерт, – сказала я шепотом, – может быть, не надо?

Он понял, что я хотела сказать. Хмуро усмехнулся:

– Надо, Танталь… Я хочу, чтобы ты поняла…

Он сел наконец, забросил ногу на ногу, сложил ладони на колене:

– Да… Мне пришлось оставить прежнюю жизнь и бежать из города. Я пережил и боль, и грязь, и стыд, пока судьба не привела меня в город, где деканом в университете был господин Луаян, а Тория – Тория! – была его дочерью… Я хотел снова бежать – но декан не пустил меня. Он заронил в мою душу надежду – встретиться с тем, кто заклял меня, и вымолить прощение…

Дождь за окном перестал быть ливнем – теперь это был мелкая, надсадная, залепившая стекло морось. Эгерт замолчал, и я решила было, что больше он ничего и не расскажет.

Он вдруг улыбнулся:

– Значит, Луар теперь – настоящий мужчина? И ты оценила его по достоинству?

Я вздрогнула от неожиданности и потеряла над собой контроль. Мои уши, шея и лицо загорелись теплым и мучительно алым. Я потупилась, склонив голову, безуспешно пытаясь скрыться от Эгертового взгляда.

Его рука легла мне на загривок:

– Ну… Меня-то зачем стесняться?

Я замерла, боясь поднять голову и ненароком сбросить его ладонь; он вздохнул, осторожно потрепал меня по затылку, отошел к окну.

Он говорил и говорил; перед глазами моими возникали и расплывались призрачные картины чужой жестокой жизни. Я видела двадцатилетнего Эгерта Солля, впервые поднимающегося на крыльцо величественного Университета, видела надменное лицо молодой Тории, замкнувшейся в своем горе… Слишком много боли. Эти двое прошли длинный и мучительный путь, и стали счастливы – будто бы затем, чтобы дать возможность Ордену Лаш изничтожить это счастье. «Окончание Времен», разрытая могила, Черный Мор, явившийся на зов безумного Ордена… Тут же зачем-то воспоминание о моем бледном прыщавом дядюшке, вечно ущемленном, тонко и надрывно спорящего с моей матерью… Тогда еще живой… И сразу – мурашки по коже, потому что, слушая Эгерта, я будто своими глазами увидела декана Луаяна, мага, остановившего Мор ценой собственной жизни.

Эгерт запнулся. Помрачнел, кусая губы. Резко обернулся ко мне:

– Фагирра. Того человека звали Фагирра; он пытался заставить меня предать… Я же был трусом, я не мог противостоять насилию… После того, как затея Ордена провалилась, во всем обвинили Луаяна, он-де вызвал мор колдовством… И Торию. Ее схватили…

Я содрогнулась. Темница и пыточная камера. И тот человек, кровный отец Луара: «Где же? Где Амулет?» – Амулет? – переспросила я машинально. Солль, кажется, не услышал:

– …А свидетелем обвинения был я… Вернее, мой страх. Я должен был сказать то, чего ждал от меня Фагирра… Потому что мой страх был сильнее меня. Он сделал меня рабом… Фагирра знал, – он снова уселся, сцепив пальцы. Устало вздохнул:

– Вот… Когда она вошла в зал суда…

Я зажмурилась. Каждый шаг – боль в изувеченном пытками тело… И толпа, густая, как кисель, плотная толпа, ненавидящие взгляды… Гул, рев – и гробовая тишина… И помост, на который поднимаются свидетели… Судья за длинным столом и скамейка для обреченной женщины…