Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

Давайте же, подходите, все вы.

В конце концов, всё было так, как она и помнила. Забрали её сестру, и она… ну, давай не будем теперь стесняться, милая девочка, ты её на прощание и поцеловала. И никакого масла дурханга, никакого оправдания.

Никогда не получается убежать так быстро и так далеко, как хотелось бы.

На шлюх всегда можно положиться. Его родила шлюха, девушка-сэтийка четырнадцати лет. Родители выгнали её… конечно, тогда она не была шлюхой, но чтобы прокормить себя и новорождённого сына – что ж, это был самый простой путь.

Среди шлюх он обучился основам религии, среди этих женщин, тесно связанных с его матерью, разделявших между собой все страхи и другие горести, которые приходили вместе с древнейшим ремеслом. Их прикосновения были добрыми, искренними, этот язык они знали лучше всего.

Полукровка не может воззвать к богам. Полукровка идёт по сточной канаве меж двух миров, и его презирают в обоих.

Но он был не один такой. И во многом именно полукровки крепче всего держались за традиции и обычаи сэтийцев. Чистокровные племена ушли воевать – все молодые копейщики и женщины-лучницы – под знамёнами Малазанской империи. А когда вернулись, они уже не были сэтийцами. Они стали малазанцами.

Поэтому Корик погрузился в старинные обряды – те, что ещё помнили, – но все они были, он это понимал уже тогда, пусты и лишены божественного присутствия. Служили лишь живым, полукровкам, родичам.

Не было в этом никакого позора.

Потом, куда позже, Корик нашёл собственный язык, защищая презренные жизни тех женщин, ради которых обучился прежде пустому идолопоклонству. Заботливый диалект, призванный лишь служить живым, знакомым, стареющим лицам, отплатить за добро нежеланным теперь бывшим шлюхам, которые одарили его в детстве. А потом он видел, как они умирали – одна за другой. Изношенные, истерзанные сотнями жестоких рук, равнодушием мужчин и женщин города, которые провозглашали экстаз поклонения богам, когда это было удобно, а затем оскверняли человеческую плоть холодной похотью, похожей на алчность хищника, готового убивать.

В глубоком сне, вызванном карельбаррой, мёдом-богоносцем, Корику не явился никто. Его ждало лишь небытие.

Что до фетишей… у них было иное предназначенье. Совсем иное.

– Давай, смертный, дёрни!

Хруст мрачно посмотрел на Прыг-Огузка, бога-саламандру, главного из главмаршалов, а затем на огромное, мрачное Моттское болото. Как он тут очутился? Нечего ему здесь делать. Что, если братья его найдут?

– Не буду.

– Ну, давай. Я же знаю, что тебе этого хочется. Хватай мой хвост, смертный, и смотри, как я буду дёргаться да метаться, пойманный бог – в твоих руках, в твоей власти. Всё равно вы все именно это и делаете. Все до единого.

– Не хочу. Уходи. Не желаю с тобой говорить. Проваливай.

– Ох, бедняжка Джамбер Валун, такой теперь одинокий. Пока тебя братья не найдут, а тогда-то ты захочешь, чтобы я за тебя вступился, ещё как захочешь. Если они тебя найдут…

ой-ой-ой.

– Не найдут. Они не ищут даже.

– Ещё как ищут, глупый мой дружочек…

– Никакой я тебе не дружочек. Отвали.

– Гонятся за тобой, Джамбер Валун. Из-за того, что ты сделал…

– Ничего я не делал!

– Хватай мой хвост. Давай. Только руку протяни…

Джамбер Валун, ныне известный как Хруст, вздохнул и сжал пальцы на хвосте бога-саламандры.

Тот рванулся – и в кулаке у него остался только хвост.

Прыг-Огузок побежал прочь, заливаясь хохотом.

«Оно и хорошо, – подумал Хруст. – Других-то шуток он не знает».

Корабб стоял посреди пустыни, и через жаркое марево кто-то шёл к нему. Ребёнок. Ша'ик Возрождённая, провидица вернулась, чтобы повести на смерть новых воинов. Он ещё не мог различить её лица – что-то не так с глазами. Выгорели, кажется. Или их вырвал ветер, Корабб сам не знал, но видеть было больно. А видеть её… ужасно.

Нет, Ша'ик, прошу тебя. Это должно прекратиться, всё должно закончиться. Хватит с нас священной войны – сколько же крови может впитать песок? Когда утолится твоя жажда?

Она подошла ближе. И чем ближе провидица подходила к тому месту, где он стоял, тем больше подводило Корабба зрение, а когда воин услышал, что Ша'ик остановилась рядом с ним, Корабб Бхилан Тэну'алас окончательно ослеп.

Но не оглох, ибо услышал, как она шепчет:

– Помоги мне.

– Открывай глаза, друг.

Он не хотел. Все от него жаждали решений.

От него, всё время, а он уже не желал ничего решать. Никогда. Вот теперь всё было хорошо. Медленно погружаться, тонуть под ничего не значащий шёпот, в котором даже не было слов. Ничего другого он уже не хотел. Больше ничего.

– Просыпайся, Скрипач. В последний раз, чтобы мы могли поговорить. Нам нужно поговорить, друг.

Ну ладно. Он открыл глаза, моргнул, чтобы пропал туман – только он не пропал, более того, лицо, на которое смотрел сержант, было, похоже, соткано из этого тумана.

– Вал. Чего тебе нужно?

Сапёр ухмыльнулся:

– Бьюсь об заклад, ты решил, что тоже умер, да? Что вернулся к своим старым приятелям. «Мостожог» там, где «мостожоги» никогда не умирают. Бессмертная армия – ох, обдурили мы Худа, ещё как обдурили. Ха! Так ты думаешь, небось? Так где же Тротц? Где все остальные?

– Ты мне скажи.

– И скажу. Они не умерли. Может быть, «ещё не умерли» – и ещё некоторое время не умрут. Поэтому я здесь. Тебя ногами распинать надо, Скрип, а иначе Худ тебя найдёт, и больше ты никого из нас никогда не увидишь. Мир прогорел дотла там, где ты сейчас оказался. Прогорел насквозь, все Владения, один Путь за другим. Такое место никто не может объявить своим. И долго ещё не сможет. Мёртвое, прогоревшее до самой Бездны.

– Ты же призрак, Вал. Чего ты от меня-то хочешь? Именно от меня?

– Ты должен бороться, Скрип. Ты нас должен забрать с собой, до самого конца довести…

– Какого конца?

– До самого конца, это всё, что я могу сказать…

– Почему?

– Потому что он не случился ещё, идиот! Откуда мне-то знать? Это ведь будущее, а я будущее не вижу. Ох, боги, ну и тугодум же ты, Скрип. Всегда таким был.

– Я? Да ведь не я себя подорвал.

– Что с того? Ты валяешься на груде кувшинов и кровью истекаешь – так что ли лучше? Смешал сладкий мёд со своей кровью…

– Какой мёд? Ты о чём говоришь вообще?

– Лучше пошевеливайся, время у тебя на исходе.

– Где мы?

– Нигде, в этом-то и проблема. Может, Худ тебя найдёт, а может, никто не отыщет. Призраки И'гхатана – все они сгорели. Дотла. Погибли все связанные воспоминания, тысячи и тысячи. Тысячи лет… сгинули. Ты себе даже не представляешь, какая это утрата…

– Заткнись. Болтаешь, как призрак.

– Пора просыпаться, Скрип. Давай, вставай. Живей…