Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

- Это верно, что не в указ, - вскочил с лавки Алешка, а у самого рот до ушей. - Давай-ка лучше придумаем, как ловчее все устроить, а об остальном не беспокойся. Чему быть, того не миновать, ан сдается мне, по-нашему случиться должно.

Пожал плечами Хорт, мол, дело твое, и начали они соображать, как к чему приладить. Так прикидывали, и эдак, пока, наконец, не устроили, чтоб с одной стороны - удобно было, а с другой - кое-как похоже. Сел Алешка на коня, привязался для надежности, шкуру с рогами нацепил - конь в сторону прянул, не выветрился еще совсем из шкуры дух звериный.

Отошел Хорт, глядит, вздыхает. Это ж совсем без глаз быть надобно, чтоб эдакое чучело за лося принять. Конечно, ежели за версту увидеть, да впотьмах, да хмельного хватанув, оно, может, и ничего, ан... Нет, зря Алешка все это затеял. Только и надежды остается, что зацепится рогами этими за ветки, поймают его, скажет - повеселить думал. А тому горя мало. Он на седле ерзает, устраивается, как удобнее. Потом слез, хвост коневий веревкой обмотал, тот теперь как палка болтается. В общем, срамота одна, а не лось.

...Ночью Алешка спал без просыпу, зато Хорт вертелся, как лист на ветру. Пропадет парень, ох, пропадет. Ничем-то его не отговорить. И помочь нечем. Самому вместе с ним сунуться - только навредить. Не знамо ведь, как оно там повернется.

Проснулся молодец, поплескался, так поутренничал, что и Тугоркан позавидует, доспех нацепил. Оружия брать не стал, только нож засапожный. Улыбается, шуточки отпускает, а Хорту невесело. У него и на сердце тяжело, и чело, что твоя туча грозовая. Алешка же, то ли вправду не видит, то ли вид делает, собрался, сел на коня и подался степняка срамить. Или живота лишиться, тут уж как придется.

Не желая до поры до времени быть замеченным, лосем ли, или иначе, он выбрал кружной путь, из ворот прямо. Обогнали его охотники, спят ли еще, ему главное до Оболонья добраться и там схорониться. Он про себя так решил, чтоб не выскакивать, покуда те не насытятся. И только тогда на глаза показаться. У степняка глаза жадные, он такую добычу упустить не пожелает, а как устал, так и всматриваться не станет, лось перед ним, или обманка. Рога завидит, на остальное и смотреть не будет. И тут для Алешки главное - не оплошать. Не зацепиться, и не свалиться. А уж конь его понятливый не подведет. Алешка ему для верности несколько раз на ухо втолковывал, как вести себя следует. Он даже, опять-таки для верности, по другую сторону дороги, за холмами, себя лосем испытал. Там лес такой же, что и Оболонье, с болотинами. Где и попробовать, как не здесь. Неудобно, конечно, под шкурой. Видно плохо, тесно, рога на спине елозят. Только ежели сбудется все, как задумано, стоит овчинка выделки. А конь не подвел. Видно, все до словечка понял. Где надобно, сбавляет шаг, где надобно - прибавляет, а над болотиной - так ровно птица летит. Меж дерев петляет, что твоя лиса. Алешкой, то бишь рогами его, несколько раз об стволы приложился, - тот, как конь в сторону возьмет, все соскользнуть норовит. Ан и то рассудить, у кого с первого раза толково получилось бы лосем прикинуться?

Сколько прошло, дал Алешка и себе и коню роздых. Снял с себя шкуру, выбрался потихоньку на холм, откуда дорога видна, там и обосновался. До нее по прямой - только спуститься, а где охота - и отсюда видать. Где птицы над деревьями подымаются, там и безобразничают. Сам Алешка к забаве этой как-то не прикипел. У них в Ростове многие ремеслом этим живут, а он что-то не сподобился. Так, случалось иногда... На озеро, рыбу ловить, куда чаще... А еще, чувствует Алешка, не прошла даром наука отцова. Зуд иногда в руках особенный появляется, так и тянет тесло али там топор в руки взять...

Единственное, о чем он пожалел, - что не прихватил с собой хотя бы пару реп. Вода была рядом, а вот голод давал о себе знать. Когда они там только наохотятся? Совсем изныл от ожидания. Пару раз казалось, все, обратно возвращаются. Шкуру прилаживал. Ан выходило, - обманывался. Желаемое за действительное мерещилось. Только на третий раз угадал.

Приладился, поправился, изготовился, и точно - показались всадники. Чуть впереди князя, ожидаемо, степняк со своими. Чему ж тут удивляться? Нынче он, можно сказать, в Киеве за главного. Ну, Алешка, настало твое время.

Пошептал коню на ухо, чтоб не подвел, пригнулся к холке, ухватился поудобнее, и - вперед. Столько шуму произвел, вся дружина княжеская такого не наделает. Треск такой стоит, будто стадо турье напролом прется. Конь Алешкин нарочно сухостой всадником сносит да на валежник ступает. Жалко, не видать ему, Алешке, то есть, чего там на дороге творится.

А на дороге, как услышали шум великий, остановились. Холм, на котором молодец прятался, за колдовской почитался. Там с незапамятных времен истуканы резные деревянные стоят, только Алешка их случаем стороной минул, не заметил. Застыла охота, мало ли чего?

И тут поперек дороги чудо какое-то проскочило. Никто толком и разглядеть не смог, что за зверь. Холка здоровая, рога огромадные. Мелькнул - и исчез. По виду, будто бы лось шибко напуганный, ничего перед собой не разбирающий, напролом прется, ан вроде бы и не совсем...

Не более мгновения оторопь длилась. Гикнул степняк диким голосом, и вдогонку помчался, жадность обуяла. Пока остальные друг на друга, да на то место, где диво дорогу перебежало, таращились, Тугоркан уже меж деревьев скрылся. Не поймешь теперь, кто больше шумит: то ли зверь, то ли богатырь. Спохватились, вдогонку бросились. Степняки - прытко, князь с остальными - тоже вроде как прытко, ан на самом деле не очень-то.

Стать бы птицей, взмыть над лесом да сверху глянуть... Впереди, из стороны в сторону шарахаясь, лось-Алешка мчится. За ним - степняк раззадоренный. Он уже и лук выхватил, и стрелку изготовил, ан в лесу не то же, что в Степи зверя гонять. Только было вскинется, ему веткой по глазам - хрясть! Или же сохатый одним движением быстрым за ствол схоронится, не в кого стрелку пускать. Да и конь его, к просторам степным привычный, в лесу, прямо скажем, не ахти. Спроси кто Тугоркана этого на их наречии тмутараканском - зачем тебе зверь, и так настреляли в достатке? Не ответит. Потому - жадность вперед него родилась. Такую добычу упустить... Вот и прет без удержу, да и без головы. Ему хоть заплутать, хоть самому об дерево в щепки убиться, - главное - добыть.

Чувствует Алешка, пришел его час. "Болотину ищи, болотину. Да поглубже!.." - коню шепчет. Тот и отыскал. У зверя, хоть и домашнего, чутье таким образом устроено, он и в незнакомом месте себя привычней ощущает, нежели человек. Подпустил преследователя поближе, и - только тот лук вскинул, - метнулся куда ему было надобно, порхнул над трясиной птицей стрижом, да и был таков.

Степняк же, на уловку Алешки поддавшийся, всем своим естеством, как есть, вместе с конем, в топь угодил. В мутную, черную, вонючую жижу. Так ухнул, ровно дуб столетний. Трава заколыхалась, окрест гукнуло, мошкара взвилась тучами, лягвы переполох подняли. Болотник, в чьи владения он вперся, тоже, небось, со страху на пять аршин из болотины выпрыгнул.