А Говард - Корона Подземья

Она стоит по щиколотку в черной воде. Ее сапоги кучкой дымящихся лохмотьев лежат неподалеку, и от запаха горелой кожи меня мутит.

Вместо ответа я приваливаюсь к столу рядом с ней. Я – как огонь. Обессиленная. Выгоревшая. И я еще даже не начала сражаться, поскольку битва, которую я только что выиграла, схватившись со Страной Чудес и с собой, ничто по сравнению с обвинениями, с которыми мне предстоит столкнуться. И с вопросами, на которые я не сумею ответить.

Ветер треплет мою разлохмаченную косу, когда я стою на парковке, между «Гоблином» и папиной машиной. Я залпом допиваю воду и бросаю бутылку в мусорный бак. Мой взгляд скользит по утреннему небу, потом падает на машину водопроводчика, стоящую у заднего входа.

В ушах раздается тихое гудение насекомых: «Отлично, Алисса… еще одна битва, чтобы спасти нас всех».

От этого предостережения я ощутимо напрягаюсь. Они правы. Я еще далеко не в безопасности, как и все люди, которых я люблю. Теперь моя основная цель – Джеб.

Пожарные и полиция уехали пять минут назад. Но у меня перед глазами еще сверкают их фонари. А может быть, это языки огня. Не удивлюсь, если пережитый ад никогда не уйдет из моей памяти. Неизгладимое воспоминание о той минуте, когда я забыла о себе-человеке и одним махом загубила свои школьные дела и отношения с папой.

Папа как раз собрался забрать «Гоблина» из мастерской, когда ему позвонил директор школы. Он в жизни бы не догадался зачем.

– Если приедешь домой первая, – говорит папа, – подожди меня. Я хочу сам сообщить твоей матери, что тебя временно исключили. Договорились?

Его голос дрожит, как будто он старательно сдерживается, чтобы не закричать на меня. Папа думает, я слишком напугана, чтобы справиться с бурными эмоциями.

Вид у него уничтоженный. Он стоит, привалившись к машине, в рабочем костюме. Папа – как и все, кроме Дженары, – уверен, что я притащила в школу миллион муравьев, чтобы выпустить их вечером, а потом случайно подожгла зал, когда пыталась исправить последствия своего глупого розыгрыша.

Папа не верит, что это вышло случайно, хотя он ничего не сказал ни полиции, ни мне. Но я вижу сомнение в его глазах. Он думает, что я разбила зеркало в раздевалке, как и трюмо в спальне. Он не желает верить, что зеркало нагрелось от огня и треснуло, когда его облили холодной водой, как – якобы – и лопнувшие лампочки.

По крайней мере не придется объяснять, откуда взялась вода. По словам пожарных, огонь нагрел деревянные половицы, и они сдавили проржавевшие трубы, так что те лопнули. Чистая удача.

О да.

Меньше всего можно сказать, что мне повезло.

Я не отрицала муравьев, потому что в какой-то мере действительно виновата. Папа перестал настаивать, чтобы я поговорила со школьным консультантом; он уже назначил встречу с психиатром. Он считает разбитое зеркало началом того же самого пути вниз, который проделала мама. С его точки зрения, я просто пассивная жертва.

– Алисса. – Папа настоятельно ждет ответа.

– Да, – отвечаю я. – Если вернусь первая, то буду молчать как могила.

Это шутка, но папа не смеется, наверное, потому, что он никогда не встречал некоего нахального подземца, склонного к черному юмору. В неловкой тишине я откашливаюсь. Горло саднит от дыма.

– Тебе очень, очень повезло, что директор счел это несчастливой случайностью, – говорит папа, давая понять, что пускай он и не понял шутки, зато заметил мой сарказм. – И что они приняли во внимание твое многолетнее хорошее поведение. Однодневное исключение – сущий пустяк за то, что ты чуть не сожгла школу. Случайно это произошло или нет, но они могли подать в суд, и тогда последний экзамен ты бы сдавала не здесь, а в колонии.

Я прикусываю губу. Конечно, я рада, что в моем послужном списке не появится запись о вандализме. Мне даже позволено прийти в субботу и получить аттестат вместе с одноклассниками. При одном условии: на выпускном балу я сегодня не появлюсь.

Родители Таэлор предложили устроить бал в «Подземелье», раз уж спортзал разрушен. Что самое удивительное, Таэлор предпочла не подавать в суд. Она, видимо, подсознательно помнит, что я пыталась ей помочь. Она попросила лишь, чтобы на меня наложили временное ограничение – запретили подходить к «Подземелью» ближе чем на пятьдесят метров.

Я изгнана с собственного выпускного бала. Год назад я бы закатила вечеринку, чтобы это отпраздновать. А теперь? Я по-настоящему разочарована.

Пусть даже в глубине души я знала, что бала не будет. Идет война, и медлить больше нельзя. Если я не спущусь по кроличьей норе в ближайшее время, Червонная Королева и ее армия пройдут сквозь портал – если они уже этого не сделали. И тогда случившееся в спортзале покажется Диснейлендом.

– Возьми. – Папа даже не смотрит на меня, протягивая ключи от «Гоблина». – И умойся, когда приедешь домой. У тебя весь макияж поплыл.

Видимо, я перепачкалась копотью (ведь никакого макияжа нет).

– Помоги, пожалуйста, вытереться.

Что угодно, только бы папа взглянул на меня.

Тот отводит глаза.

– Посмотри в боковое зеркальце.

Его пренебрежение ранит больнее, чем грубое слово или разочарованный вид. Папа поворачивается, чтобы сесть в машину, и дает мне последнее наставление:

– Сегодня ты не выйдешь из дома. И никаких гостей. Тебе еще надо сдать последний экзамен. И извиниться перед матерью. Езжай прямо домой. Поняла?

Я киваю. Это ведь не вполне ложь. В конце концов, он не уточнил, куда именно домой.

Я не тратила время зря, пока сидела в медпункте, а папа общался с директором и школьным консультантом. Я узнала у мистера Пьеро адрес студии Розы и забила его в мобильник.

Как только я выеду с парковки, то примусь за розыски Джеба, моих мозаик и Морфея. Буду на коленях молить его о помощи, если придется. А потом встречусь с Червонной Королевой в Стране Чудес.

Так что – да, папа, я возвращаюсь домой.

Только не туда, куда ты думаешь.

Ответив на встревоженную эсэмэску от Дженары и пообещав найти ее брата, я жду, когда папа уедет. Не хочу, чтобы он последовал за мной. Не берусь представить, как он разозлится (ну или испугается), когда я не появлюсь дома. Но если я сейчас вернусь, у меня никогда не хватит смелости сделать то, что нужно.

В попытке выглядеть занятой я расплетаю косу и провожу пальцами по волосам, чтобы их распутать, затем наклоняюсь к зеркальцу заднего вида, чтобы вытереть лицо. Один взгляд – и мне становится дурно.

Это вовсе не сажа. На лице снова появились узоры, как у Морфея, только более женственные по очертаниям и без драгоценных камней. Наверное, это случилось, когда я начала утрачивать связь со своей человеческой половиной. Неудивительно, что в кабинете директора все смотрели на меня так странно.