А Говард - Корона Подземья

Всё очень яркое и бесплотное… как на небесах. Я понимаю, почему Роза выбрала эту студию. Оставив дверь приоткрытой, я на цыпочках обхожу какие-то художественные принадлежности. Чешик напрягается у меня на плече.

Повсюду картины – на мольбертах, прикрытых пыльной тканью, на стенах. Я поворачиваюсь на скользком деревянном полу, чтобы разглядеть их все.

Мое дыхание учащается, когда сюжеты картин становятся ясны. Садовые ножницы, окровавленная детская рука, осьминог, которого пожирает устрица, лодка на романтической звездной реке, двое, катящиеся на досках по песчаной дюне, истекающие кровью розы, коробка с головой внутри. Наши с Джебом воспоминания о Стране Чудес. Воспоминания, которые больше не принадлежат ему. Но я узнбю эти зловещие и прекрасные образы где угодно. Джеб великолепно проиллюстрировал наше путешествие. Видимо, он безостановочно трудился ночь напролет.

Каким-то образом он всё вспомнил.

Я пячусь и натыкаюсь ногой на свернутый холст. Разворачиваю его и вижу рисунок, на котором Джеб взламывает машину мистера Мейсона на больничной парковке, а рядом стоит и ждет медсестра в белом платье.

У меня кружится голова.

Значит, сестра Терри действительно сыграла какую-то роль в похищении мозаик и Джеб помогал ей?

Я вспоминаю слова Морфея: «Ты думаешь, я единственный, кто способен незаметно проникнуть в машину с включенной сигнализацией?» Он был прав. Даже некоторые люди на это способны, если они разбираются в машинах.

Но не исключаю и вполне невинное объяснение. У мистера Мейсона новенькая машина, которую Джеб никогда не видел. Сестра Терри могла соврать ему, сказать, что это ее машина, что она забыла внутри ключи… Джеб отпер дверцу и ушел. Тогда она украла мои работы – возможно, по приказу другого подземца. Тогда понятно, почему я не увидела в ней ничего волшебного.

Разумеется, всё было именно так. Потому что Джеб никогда бы меня не предал.

Но Морфей прав и еще кое в чем. Я действительно сужу его и Джеба по-разному. В одной и той же ситуации я не удостаиваю своего темного мучителя презумпции невиновности.

– Джеб! – кричу я, подавляя рыдание. – Ты здесь?

Нет ответа. Только эхо моего отчаянного голоса.

Чешик выпутывается из волос.

– Он на чердаке… больше негде, – говорю я вслух, чтобы утешить себя, но тщетно.

Я поднимаюсь по лестнице. Ступеньки скрипят под моим весом.

Я останавливаюсь, поднявшись достаточно высоко, чтобы обозреть второй этаж. Там сильнее чувствуется сладкий фруктовый запах. На полу, опрокинутый, лежит огромный стеклянный графин, и из широкого горлышка капает что-то вроде темно-лилового вина.

Но Джеб не стал бы пить. Он почти совсем не пьет, особенно когда рисует.

Всё, включая голые деревянные стены, покрыто густой непроницаемой паутиной с какими-то выпуклостями. В дальнем углу я вижу маленький холодильник и торшер. На полу, рядом с лестницей, лежит матрас. Я отгоняю от себя кошмар, который видела в больнице, – тело Джеба на постели, окутанное паутиной. Матрас пыльный и старый, но на нем ничего нет.

Похоже, тут вообще несколько лет никого не было. Я начинаю спускаться, но вдруг что-то замечаю – черную рубашку и японский галстук, который Джеб надел вчера для интервью. Они валяются в углу возле лестницы. Затаив дыхание, я поднимаюсь на предпоследнюю ступеньку, протягиваю руку и тяну вещи к себе. Из-под рубашки показываются три мои пропавшие мозаики.

Я захлопываю рот ладонью. Этот звук разносится по пустой комнате. Чешик тут же оказывается рядом.

Как и в школе, я мало что могу разобрать, кроме – как мне кажется – разоренной Страны Чудес и разъяренной королевы. Интересно, как мама смогла увидеть что-то еще.

Чешик порхает вокруг, словно пытаясь что-то сказать.

Морфей говорил, что его дар – умение найти наилучший выход и решить проблему. Возможно, к волшебным картинам это тоже относится.

– Ты знаешь, как надо их читать? – спрашиваю я. – В зеркале ты сидел на плече у мамы, чтобы помочь ей с ними разобраться, так?

Словно до сих пор он ждал, когда я соединю всё точки. Чешик вдруг растворяется в облаке серого дыма и оранжевых искр. Он парит над стеклянными бусинами и, словно фильтр, делает яснее все очертания. Как будто я смотрю черно-белый фильм. Сначала гигантский паук гонится за цветком; потом Червонная Королева стоит посреди хаоса и разрушения; и на последней мозаике я вижу одинокую королеву, у которой верхняя половина туловища обернута чем-то белым, вроде паутины.

Тревожные знаки, которые я не в состоянии сложить воедино.

Дрожа, я спускаюсь, оставив мозаики на месте.

Внизу я подношу рубашку Джеба к свету. Спереди она покрыта чем-то темным. По запаху оно напоминает кровь. Я подавляю стон.

– Мы должны его найти…

Я смахиваю слезы с лица и отбрасываю рубашку.

Чешик зависает возле одного из накрытых мольбертов. Может быть, оставшиеся картины расскажут нам, где Джеб.

Я киваю, дав моему волшебному спутнику позволение сделать то, для чего я сама слишком испугана.

Ухватив край ткани лапками, Чешик бьет крыльями и открывает картину. Но вместо натянутого на раму холста я вижу стекло, покрытое засохшими брызгами красной краски. Я рассматриваю текучие линии – несомненно, это работа Джеба.

До меня доносится тот же медный запах, который исходил от рубашки Джеба. Словно по наитию, я соскребаю со стекла немного краски и пробую ее на язык.

Кровь.

Мое сознание сваливается в какое-то темное и ужасное место, но я возвращаю его обратно и заставляю себя крепиться. Ради Джеба я должна быть сильной. Неужели он, как прошлым летом в Стране Чудес, пожертвовал своей кровью, чтобы получить краску? Но один раз Джеб это пережил. Переживет и снова. С ним всё в порядке. А как же иначе?

Я смотрю на рисунок внимательнее. Он знаком мне не только потому, что это стиль Джеба. Передо мной – абстрактная версия одной моей мозаики, из числа тех, которые сейчас лежат спрятанные где-то под мостом в Лондоне. Чешик помогает снять ткань с другого мольберта. И это тоже – моя мозаика, перенесенная на стекло. На последнем мольберте стоит лист стекла, а рядом – три пустые пластмассовые бутылочки. Те самые, которые сестра Терри в больнице использовала для набора крови.

Моей крови.

Морфей сказал, что, даже если Червонная Королева получит мою кровь, у нее недостанет воображения, чтобы оживить увиденное. Поскольку я отчасти человек (и художник), моя сила – творчество.

Джеб тоже художник. И он стопроцентный человек. Морфей не ошибся: моя кровь может быть использована как оружие против меня. А Джеб, сам того не зная, владеет мечом. То есть кистью.

Опять у меня кризис личности, а он оказался в самом эпицентре.