Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Ты не готов убить меня, — грустно отметил вервр, шагая к княжичу. — Боишься… Трезвый ты хоть это умеешь: сразу оценить угрозу. А ты уже трезв, страх творит чудеса с мокрозадыми слабаками. Возвращайся к папаше. Он самую малость человек. Я чуял его и помню, именно такого. Ради его покоя и ради покоя города, я отпущу тебя живого и… скоро. Как удобно, ты уже снял штаны, писающий мальчик.

Вервр ногой поддел оброненную недавно палку, поймал в ладонь. Крутнул, укладывая удобнее и примеряясь к весу, и оценивая прочность. Рывком за шиворот удобнее пристроил икающего, дрожащего княжича. Первый раз за всю жизнь узнавшего что это такое — настоящая порка. Когда сразу взбухают синяки, затем лопаются кровоподтёки, шкура виснет лоскутами… Измочаленная палка скалится щепой и изломами древесины, и кровь заляпывает камни мостовой, и кричать уже нет воздуха, сил и сознания…

— Воды ему, — велел вервр, не оборачиваясь. — Довольно на первый раз, а?

Недоросль-поводырь скользнул к стене, выбрал малое ведёрко. Наполнил, выплеснул с размаха на княжью макушку. Замер, ожидая новых приказов. Вервр тоже ждал. Наконец, беспамятный княжич шевельнулся и слабо охнул. Прикусил язык от ужаса. Вервр нагнулся к уху жертвы.

— Станешь меня искать? Я очень надеюсь, что да. Новая встреча — новый урок…

— Отпусти… те, — княжий наследник вдруг вспомнил о вежливости. Всхлипнул и добавил: — Умоляю. Ничего не было. Рыжие ничего не видели. Я никогда сюда не приходил. Светом клянусь, казной и честью рода: в порт ни ногой! Отец велел, и я уж больше ни-ни… я обещаю.

— Жаль. Мы только познакомились, — вервр бросил измочаленную, сломанную пополам палку и выпрямился.

Утратив интерес к княжичу, Ан принюхался и вчуялся в настроение поводыря. Обхватил двумя пальцами его затылок, позволяя прочувствовать на себе жест, только что причинивший смерть… но парнишка даже не вздрогнул.

— Плохой мальчик, — промурлыкал вервр, на миг задумался и повернул лицо к одному из темных переулков, выбрав направление без ошибки и подсказки. — Кто просил меня об одолжении?

— Я от него, — донеслось из-за угла, из теней.

— Оплата будет такая, — вервр зевнул, впрок запоминая человека. — Я забираю мальчика, вы забываете его долг.

— Мы услышали, хэш Бесглас, — выполз из переулка удаляющийся шёпот…

Вервр зашагал в сторону особняка Номы, потеряв всякий интерес к Мойному пятаку. За спиной охали первые очнувшиеся стражи, всхлипывая, расползались и разбегались рыжие девки, выл княжич, сглатывая кровь с прокушенного языка. Наследничка рвало, он теперь ползал в луже своей же мочи, своего же постыдного страха…

— Имя у тебя есть, должник? — задумался вервр. — Меня можешь звать Ан.

— Нету. Гвоздём кличут, — пацан усмехнулся. — И что теперь, забьёте? Все так шутят.

— Мне довольно давно перестали быть смешны ночные шутки, — нехотя признал вервр. — Сдам в ученики к Эмину. Забить он не забьёт, но ты сам согнёшься от его нудности. Терпи, Гвоздь. Долги — штука серьёзная.

— Эмину хэш Уми… как же его там? Это что, прямо к лекарке в особняк? — шёпотом выдохнул пацан.

Ответ не требовался. Вервр толкал добытую невесть зачем новую обузу и надеялся, что сбудет с рук прямо теперь, сразу и бесповоротно. Пацан потел и холодел от страха. А вдруг его не пустят в особняк? А вдруг даже хэш Бесглас не сможет там приказывать? Мысли Гвоздя читались до смешного легко, эти мысли кричали о себе каждым жестом и вздохом…

Возле особняка Номы творилось предсказуемое и невообразимое. Топот, слезы, вой… Людишек, переломанных и перемятых в праздничной давке, складывали под ограду, как дрова. Тех, кто во время праздников остался трезв и пострадал, будучи стражами, служа при питейных заведениях, более уважительно выстраивали в очередь. Мимо больных бегали слуги и помощники из выздоравливающих — носили мази, палки для костылей, тряпки для бинтов…

Вервр перемахнул ограду, дождался, пока Гвоздь втиснет худое тело в щель прутьев и догонит. В парке творился тот же кипучий беспорядок. Всюду тела, вонь и сквернословие… Вервр небережно отдавил чью-то руку, пнул чей-то зад, сбрасывая мычащую тушу с помятого цветника.

— Да хоть трижды ноб, — донеслось издали безмятежно спокойное, басовитое. — Что, он намерен при мне — кричать? Послушаем… Ох! Я сейчас…

Голос Бары стал заметно ниже за минувший год. А сам Бара сделался и шире, и выше… и внимательнее. Еще не видя гостя, учуял его, охнул. Бросив дела, выбежал и, по южному обычаю, сколько ни отучивай, рухнул посреди дорожки на колени и церемонно коснулся лбом ладоней, плоско уложенных на грунт.

— Учитель!

— У вас тут… — вервр принюхался, — даже склокам тесно.

— Князь женит сына, как только выловит его в порту. А еще праздник урожая, торг… всё сразу. Ну и драка у причалов, и пожар на винных складах, — поднимаясь и норовя поддержать учителя под локоть, сообщил Бара. Конечно, он при этом озирался и недоумевал. — А…

— Я один. Возможно, без Аны я выслушаю то, что ты пытался сказать прошлый раз, а я умело не понял. Хотя моё мнение… — вервр скривился и не стал продолжать. — Где прочие? И как тебе мой подарочек? Не знаю, в оруженосцы он полезет, в лекари или в писари, а только сперва зашей ему карманы и выбери имя.

— Исполню, учитель. Все у нас дома, только устали до обморока. Номе нет времени даже поесть, — продолжая держать под локоть, сообщил Бара. — Эмин лечит, его жена проверяет новых больных, вон там.

— Иди, без тебя там делается шумно, — вервр вслушался в рёв какого-то особо важного ноба, быстро разобравшего: Бара покинул комнату. Напоследок вервр отвесил Гвоздю подзатыльник. — Клыкастый! Заточку брось. На людей не скалься, норов хоть проглоти, а наружу чтоб не вылез. Пороть тебя поздно, шею сворачивать самый раз. Понял?

— Понял, — едва слышно шепнул Гвоздь. Недоверчиво тронул затылок, сомневаясь, ударили его или погладили. — А долг?

— Потаскаешь дерьмо из-под лежачих, поймёшь, во что вляпался, — безмятежно улыбнулся вервр. — Иди. Мне тоже пора… дал же слово сгоряча.

Вервр принюхался, выбрал направление. На ходу смял, сжал в кулаке зелень и злость.

Очередь на прием к Номе переминалась, едва двигалась… но никто не шумел и не буянил. Оно и понятно: в коридоре, шагов за двадцать от дверей комнаты лекарки, сидели трое молчаливых здоровяков, все при оружии. Вервр пискнул, собрал понимание… боцман и помощники капитанов: эти захаживали в особняк не первый год, и не больными, а друзьями. Теперь тоже явились трезвые, стращать очередь к Номе, измотанной до последней крайности, но упрямо зовущей больных по одному из бесконечной вереницы.

— О-го… Сам слепой лучник, — вояка с широким тесаком чуть подвинулся. — Здравия… мы мимо очереди не пускаем, но вы… Вы — это вы. Вроде, я жить-то еще не утомился.