Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Указательный палец принялся создавать в вязкой тьме городскую стену и башню при воротах Тосэна, карету на дороге, сонных стражников, ленивого кота, двух склочных нищих, торговку Ану… Всех их ладонь Ула без жалости смахнула, смешала в перламутровую пыль прошлого.

— Лия выросла, встретила алого ноба Сэна и согласилась читать его стихи, хоть они и были совсем нехороши. И с того дня…

— Она предала тебя, — шепнула похожая на Лию девушка и закрыла глаза, и Улу показалось, что он ослеп! Тьма набрякла, отяжелела, обрела власть…. — Все предают. Всех предают. Всегда, в любом мире.

Раскрытый, побежденный кокон зашевелился, потянулся к жертве — и попытался оплести её тело, растворить во тьме её душу. Ул плотнее обнял девушку и снова уложил её голову себе на плечо.

— Слушай, просто слушай, — Ул погладил волосы, такие мягкие, что тронуть боязно. — Эй, что за слова о предательстве? Лия — мой друг. Сэн тоже друг. Они красивая, складная пара. Лия не виновата, что я уродился вот такой, странный. Что медленно расту. Она не виновата, что мы неподходящие, если судить по-взрослому. Я люблю лазать по крышам, пропадать в лесу и странствовать налегке, чем дальше — тем лучше… Лия — человек города. Вон рисунок зорянки и клетки. Я зорянка, но я расту и стану постепенно… такой вот лапчатый гусь!

Девушка вздрогнула, и Ул постарался поверить, что рассмешил её, пусть лишь на мгновение. Он быстро нарисовал гуся. Голенастого, наглого, хлопающего крыльями и готового щипаться и гонять даже крупных собак!

— А Лия? — еле слышно шепнула девушка.

— Она выросла и стала… — Ул грустно улыбнулся, — стала клеткой? Она умеет ограничивать дурных людей и запирать вовсе негодных. Я знаю… Но разве могут быть счастливы вместе птица — и клетка? Она отпустила меня. Это было больно, но честно. Я не предавал Лию, когда позвал тебя её именем. Ты услышала, проснулась, и я не чую за собой вины. Мне светло. Я давно знаком с тобой и многим тебе обязан. Мы не виделись, но и без того сделались связаны и вот… повстречались. Я перелетный гусь… улетел очень далеко от дома и только так нашел тебя. Ты ведь тоже — птица, и ты летаешь куда выше.

Ул нарисовал птицу в полете. И внизу — луг, лесную опушку, село Полесье, реку Тосу, игрушечный замок Тосэн, прихотливую вязь дороги. Наконец, себя — букашку на дороге, одну ничтожную точку…

— Я не такая птица, — вздохнула девушка. — Нэйя выбирают один раз. Когда нас предают, мы падаем и ломаем крылья. Меня предали двое, он и… лучшая подруга. Совсем как тебя. Отчего ты смог это пережить и летаешь?

— Я люблю летать, — Ул широко улыбнулся и снова ощутил пряный дух золотого лета. — Надо бы поблагодарить его и её, твоих предателей. Ты разбилась вдребезги и значит, свободна выбрать снова. Я медленно расту и так себе гусь… Но я познакомлю тебя с мамой, решено. Это большой шаг. Я намерен представить вас совершенно серьёзно. Потому что мне снова лет семь от роду, я снова цветочный человек. Но теперь я поумнел и не намерен ждать перемен, сидя у реки. Перемены по реке не плавают, как сухие палки. За ними надо очень далеко идти, сбивая ноги…

— Но я сломала крылья, — девушка попробовала высвободиться из объятий.

— Я не буду ловить тебе птицу и дарить цветок, как делают белые лекари для больных моего мира, — Ул удержал девушку за руку, развернул к себе и прямо глянул в синее небо её глаз. — Не буду… у людей жизнь короткая, и дарёной радости им может хватить. А ты проживешь долгую жизнь. Очень долгую! Я стану рисовать птиц в любой подходящей темноте. Ты научишься видеть темноту уютной и ничуть не пустой.

— С тобой… дышится, — в голосе девушки дрогнула горечь. — Но я сломала крылья и сама просила покоя, если нельзя получить смерть. Это, — девушка повела рукой, обозначая всю «изнанку бессмертия», — единственное место, где я способна теплиться. Жить у меня нет сил. Умереть — нет воли. Меня не отпускает она… та, отнявшая всё, кроме жизни. Она — моя клетка. Клетка для недобитой птицы…

Девушка закрыла лицо руками и скорчилась, и снова к ней потянулся кокон неизбывной боли. Ул решительно встряхнул легкое тело.

— Я пригласил тебя в гости к матушке! Моей матушке люди столько раз ломали крылья, что и не перечислить. Её предал любимый. Подруга отравила её сына, а соседи оговорили: мол, мама наложила проклятие на дом разлучницы. И чем дальше, тем чернее выгнивали сплетни. Однажды я спросил учителя Монза, отчего матушка не разучилась верить в людей. Он сказал: мир исконно несправедлив. Он весь — тьма и боль, раны и крошево костей. Потому что всякий стремится к лучшему месту и топчет окружающих, и идет по головам. Только солнце нарушает закон несправедливости. Оно дарит и греет, заранее зная, что взялось за неблагодарное дело. Солнце однажды иссякнет. Но разве это повод, чтобы отказывать в рождении бессчетному числу вёсен, чтобы не наполнять силой зерно и не создавать жизнь для огромного мира? В общем, если ты солнце, изволь гореть. Такая судьба крылатых. Очень высокая. Обжигающе ответственная.

— Я не могу, — виновато шепнула девушка. — Правда не могу.

— Светить? Но я не о том. Просто попробуй, всего-то разочек, подышать в живом мире, — осторожно предложил Ул. — Нырнуть сюда и захлопнуть кокон уж всяко успеется. Ведь ты вольна шагнуть отсюда в любой мир, да? Ведь так?

— Но ты останешься, пока я не поговорю с ней… а я никогда не смогу. Я не смогу! Я…

— Навести матушку, передай привет от меня, — сказал Ул, как о решенном. — А я пока отосплюсь. Знаешь, как я устал? Лечил и лечил, а люди в мире Алеля умирали и умирали… я так себе лекарь.

— Ты настоящий лекарь, — шепнула девушка. — Не знаю как, но я… попробую. В прошлой жизни меня звали Лэйгаа. Никто не сокращал мое имя до Лея… Не знаю, отчего я расслышала это имя. И даже отозвалась. Значит, звезды светят и нарушают закон несправедливости?

— Да! — возрадовался Ул, и его волосы полыхнули серебром. — Монз говорил, что это общее у звезд и людей — умение дарить свет и тепло. Доброта создает тепло и возрождает жизнь. Еще он говорил: доброта — внутри. Нельзя просить её у кого-то, нельзя огорчаться, если её нет. Доброта — высшее чудо… Разве странно, что чудеса приключаются редко? Это вполне себе обычное дело. Да расти чудеса, как грибы в лесу, они бы и были грибы, а не чудеса!

Девушка тихонько, неуверенно улыбнулась. Проследила, как Ул снимает змейку и укладывает на её запястье. Как змейка-Шэд оплетает руку. Ул погладил радужную чешую.

— Шэд, ты ведь сможешь с ней пройти путь в четвертое царство? Присмотришь за Лией? И еще: я уверен, что знаком с твоим вервром. Если я прав и знаю его, как графа Рэкста, то он точно в моем мире. Еще я думаю, что иерархия не оставит мой мир в покое, утопив меня во вселенском болоте. Ты пригляди, пока я за всех… отсыпаюсь. — Ул погладил змейку и заодно руку девушки, до самого локтя. — Лия, то есть, наверное — Лея? Теперь я думаю, что именно тебя должен был встретить в то золотое лето. Но ты… ты проспала! Я не в обиде, ведь я спас очень хорошего человека и обрел друга! Лея-Лэйгаа, я непременно стану рисовать тебе птиц и цветы каждый день. А пока я подброшу тебя — и ты взлетишь в мой мир. Ты легкая, как перышко, Лея… ты пушистое солнышко. Пока ты помнишь меня, я смогу уцелеть, и даже здесь мне не будет темно.