Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Ул сгорбился… Сделалось поздно объяснять, что пока он умеет рисовать лишь узоры заглавных букв, этому научил еще Монз — давно, наверное, в прошлой жизни. Ул вслепую погладил скалу, чуть тёплую. Достал дарёный Мастером О грифель, затаил дыхание — и в одно движение очертил контур. Рука дрогнула и нанесла ещё несколько штрихов. Ул отступил, робко взглянул на свою работу: Осэа в профиль, в дневном парадном плаще, а затылок её — тоже лицо, ночное. И волосы летят, и платье… Ул удивился: загадка неуловимого взгляда тоже вплелась в узор! Вон она, снежинкой вьётся над ресницами ночного лика Осэа.

— Говорили, не умеешь рисовать, а Лес просто устал, сдался при малейшем дуновении жалости, — Осэа нагнулась, выбрала из вороха подаренных цветков один. Примерилась, заправила за ухо. Лицо стало живым, задумчивым и усталым. — Как ты победил Шэда, ребёнок?

— Я не воевал. Он хотел поговорить, он мудрый. С ним легко, — выдавил Ул и отвернулся к озеру. Тотчас локтя коснулись невесомые, прохладные пальцы. Острые ногти Осэа чуть царапнули кожу, требуя вернуть внимание хозяйке мира.

— Кого поцеловала Осэа, тот принадлежит Осэа, пока он не наскучит Осэа… Это не тайна и не закон, но это неизменно во веки вечные, — Хранительница грустно улыбнулась. — Сама королева не заберёт у меня право открывать одни тайны и ограждать другие, связанные с… особыми отношениями. Набросок неплох, но такого мне мало. Ты будешь рисовать Осэа… да. И всё, что до Осэа — лишь стёртое прошлое.

— Мастер О отдаёт знания только в обмен на…

— В моей ночи он пожелал меня… рисовать! — на щеках Осэа проступил румянец. Платье взвихрилось, когда хранительница крутнулась, разворачиваясь. — Если в тебе нет дара донести через рисунок душу, я сотру тебя в пыль. Я, Осэа, отныне и впредь единственная обладаю правом спрашивать у тебя о тайнах и казнить за их сокрытие… или не казнить.

Хранительница оказалась рядом мгновенно. Ул вздрогнул, понимая: она немного выше, приходится поднять голову, повинуясь тонким пальцам, поддевшим подбородок.

— Хочешь остаться? — почти касаясь губами губ, выдохнула Осэа.

Рывком оттолкнула! Ул рухнул, пребольно саданувшись о камни копчиком, сморгнул слезинки…

Вокруг проступал, расправлялся, как смятая резким движением штора, мир Мастера О. так же расправлялись складки непокоя в душе, внятнее проступал узор сожалений. Ведь самую малость, если быть честным, если вслушаться сквозь шум в ушах… Ул хотел остаться. И он испытывал огромное облегчение теперь, вдали от озера ночных тайн.

Правее и чуть в стороне Лес замер на четвереньках, носом уткнувшись в какой-то особо ценный болотный корешок. Лес был чумазый, в тине по уши, без рубахи. Тощий, жилистый, смешной… Как верить в видение из озера тайн, в тот кошмар про чёрный обугленный дух мести с горящими янтарём глазами?

Лес обернулся, расцвёл улыбкой — по-настоящему, даже кончики волос тронул перламутр пыльцы, и запах весеннего сада разнёсся над болотом.

— Отпустила? Запросто и быстро? Быть не может.

— Ты… Лес, ты давно передумал быть муравьём? — прямо спросил Ул.

— Давно.

Лес быстро отвернулся, но рыже-янтарный блеск его взгляда Ул успел приметить: и боль, и отчаяние, и страх… и упрямую надежду растущего — пробиться и одолеть. Увидеть солнце.

— «Зачем?», — усмехнулся Ул. — Какой был превосходный вопрос к королеве! И вот тебе ж, вдребезги. Эта Осэа… была бы она или умная, или красивая. А то аж до колик страшно.

— Ещё бы, — вздохнул Лес, не оборачиваясь и продолжая дрожащими руками копаться в корнях своего обожаемого болота.

— Теперь мне самому надо ответить про это «зачем», — вздохнул Ул. Запрокинул голову и крикнул в сталистое небо мира О: — Эй, что, у всего надо искать смысл? Мы живём, потому что живые! Мы ошибаемся, потому что живые! Думаешь, побоюсь каких-то обветшалых тайн? Да мне по боку!

— Обратный хват, пальцы вот так, — самозабвенно вещал Сэн, почти целиком зарывшись в ворох скошенной травы. — Раз! И вниз-влево… и лезвие смотрит в землю. Называется «усталый жнец».

— Острый нож не дают младенцам, — Лия безнадёжно отмахнулась от своих же умных слов. — Хотя оба вы… младенцы. Сэн, вся столица год пробует втолковать тебе: вернувшись из долгого похода и застав жену с ребёнком на руках, муж обязан хотя бы для вида заподозрить измену. Хотя бы удивиться рождению сына…

— Я знал о рождении в день и час рождения, — Сэн недоуменно нахмурился, искоса глянул на жену и снова уделил всё внимание ножу в руке малыша. — Как я мог не почувствовать? Странная мысль. С того дня тут, — он толкнул себя пальцами в ребра слева, — стало болеть вдвое сильнее. Я затосковал по вам двоим… а теперь вы рядом. Благодать.

Сэн перевернулся на спину и широко улыбнулся, продолжая восторженно взирать на наследника, целящего ножом папе в глаз. Острие, между прочим, отстояло лишь на ноготь от зрачка! Лия прикусила губу. Дышать невозможно, видя подобное!

— Ты… перестань. Прошу.

— Теперь хват вдоль лезвия, цепко, и вот так размести большой палец… Н-да, пока нож великоват, но постарайся. И… да! С силой толкай вниз, чуть поправляя, — продолжил неугомонный ноб, утекая из-под острия с неуловимой быстротой. В волосах Сэна на миг блеснула алость чистого азарта. Крохотный кончик пряди осыпался искорками… — Да! Удобно резать сухожилия на ноге, если нож исходно спрятан в рукаве. Удобно рубить коленную чашечку… Названия у приёма нет, Ульо, он относится к подлым, вовсе не нобским. Но, если кто-то полезет обижать маму, даже при твоём росте приём сработает. Цель в стопу, хорошо?

Лия фыркнула, выдохнула мгновенный страх и расслабилась. Что за глупость! Она знает опыт и силу Донго-старшего. Как его может ранить ребёнок? Сэна год назад окончательно раздумали подбивать к стычкам взрослые… все до одного в столице. И, понятное дело, последний неисправимый задира — друг Дорн, ему и самому не с кем подраться в полную силу.

Сэна хэш Донго после возвращения откровенно боятся в столице — князь, канцлер, нобы… О нем так много слухов, что шум их доносится даже сюда, в благодатную и ненаселенную тень парка при бесовом дворце. Еще бы, Сэн пропал отравленным, а вернулся год спустя живым-здоровым. И весь этот год стремительные крылья почтовых голубей доносили в Эйнэ сведения о загадочных поединках чести. Три десятка боев в столичных и пограничных городах смежных и отдалённых княжеств! Все бои прошли после прибытия на место хэша Хэйда, после его визитов к опасным людям, после разговоров о том, что желали бы оставить в умолчании и всемогущие Тэйты, и опасный превыше них бес Альвир…

Череда боев чести потрясла и родовитых нобов, и богатейших купцов. Шепотом говорили о сорванных альянсах через брак или усыновление, о разрушенных союзах на золоте и торговом интересе, о несостоявшихся земельных сделках. Кто-то разорился, кто-то бежал и сгинул. Зато пёстрое лоскутное одеяло княжеств не было перекроено заново, более крупными ломтями, как желал бы Альвир и как он намеревался сделать, истратив на подготовку перемен — семь лет. Люди Альвира говорили: так станет лучше для торговли, окрепнет власть княжьих домов и крупные отряды гвардии наконец-то пресекут разгул сельской вольницы… И вроде бы звучало разумно. Но прежний бес, Рэкст — теперь Лия знала точно, изучив его библиотеку — яростно противился переменам. И, кажется, делал это не по приказу, а против такового, тайно…