Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Очень трудно подойти со спокойным лицом, — призналась себе Лия, делая шаг за шагом и ощущая, как тяжелеет камень на душе. Сэн ловко извернулся и все же сбросил сына с шеи. Встал, растрепал волосы, подмигнул Тану.

— Жена, я намерен жить в столице нобом-бездельником, — сообщил он, рассматривая потолок бального зала. — Иногда буду гулять ночами в приятном обществе друга Дорна, едва он вернется. Ты же знаешь, он намерен посетить белую лекарку на юге и не берёт в путь саблю. Пока он в отъезде, я устроюсь фонарщиком в воровской слободе. Говорят, оттуда очередной сбежал по весне и место пустует, хотя оплата — ого-го.

— То есть не проклинаешь золотую кровь своей паучихи, — с облегчением хмыкнула Лия.

— Я клинок, ты — рука, ничего не изменилось, — заверил Сэн. — Кроме одного: не желаю служить ни князю, ни канцлеру, разве ты облюбуешь одно из этих кресел.

— Всё не так безнадёжно, мы однажды сбежим из столицы, — пообещала Лия.

— Благодарю за надежду. И учти, хорошо бы сбежать отсюда прежде старости! А пока схожу, заберу бумаги, вон как кричит-то, того и гляди голос сорвет, — решил Сэн.

В которой рассказывается о событиях весны 3221 года

Весна — чахоточная особа, страдающая ночными ознобами и дневными припадками жара, готовая без причины расплакаться ничтожным дождиком или затопить паводком всю округу. Она разбрасывает по кочкам нелепые цветки, лишённые зрелой роскоши, мелкие, с дрожащими лепестками, не выдерживающими двух дней от рождения до гибели…

Весна — подруга бескрылых. Драконы не ценят её: всматриваясь в пестроту лугов и гор свысока, они минуют сотни раз в день кромку сезонов, лишь качнувшись с крыла на крыло.

Ни один иной сезон не прельщал Шэда так, как робкая ранняя весна. Великий Шэд, давший имя своему миру и названный в иных по смутному подобию с местными видами — змеем, анакондой, йоллом, хидром, хотээрой, кобергом, аййяра… Шэд, носитель бессчётного числа имён, произносимых с трепетом и почтением — он обожал весну, всегда и любую. В каждом новом мире Шэд дожидался весны, сладко вздремнув в холода, и взбирался на облюбованную заранее плоскую скалу, чтобы свить кольца узора после очередной линьки — и созерцать оттепель, и вдыхать пряный аромат её юности.

Шэд не стремился к полёту и не понимал его, как чудо. Зачем болтаться в пустоте, если можно попасть, куда надо, ощущая опору. Но весной Шэд иногда сходил с ума, насмотревшись на танцы мотыльков. Он скручивал тело в многовитковую пружину — и устремлял ввысь, выпрямляясь! Грохот сотрясал окрестности, раскаты рокочущего гула оповещали всё живое о слишком уж игривом настроении змея. И драконы прекращали переваливаться с крыла на крыло, и улепётывали куда подалее! Ведь в точности неизвестно даже им, как высоко способен прыгать перелинявший Шэд на большой охоте.

— Скалы, — тоскливо отметил вервр, заметив уютное местечко для отдыха. — Тёплые.

Ответа он не получил. С рассвета Ана не тратила себя на разговоры и мчалась, как безумная.

— Плоские скалы, цветы, ручей, — трепеща ноздрями, снова заметил вервр.

— Позже, — пресекла жалобы Ана. Махнула рукой вперёд. — Беда, боль. Меня тянет, меня тащит, понимаешь? Я опаздываю! Совсем и необратимо!

— Куда можно опаздывать в твои неполные тринадцать, — буркнул вервр, нехотя запретил себе думать о приманчивых скалах и побежал быстрее.

Всякую зиму дорога, как бы она ни петляла, приводила к порогу починенной и поставленной на новый фундамент избы старого Ясы. Там находилось много мелочных сельских дел, непосильных вовсе уже дряхлому деду и малопонятных вервру, даже имей он зрение. Там Ана казалась обычным ребёнком, она хихикала, шепталась с бабушкой и пробовала прясть, вязала из пуховой козьей нитки неуклюжие носки и варежки. Примеряла их вервру — и, хотя он не мерз, но от детской заботы согревался.

В нынешнюю зиму стариков проведали дважды, и повторно совсем недавно. Дров наколото вдоволь. Рябая девка с постоялого двора воспитана, припугнута и подкуплена: таскать воду и неизменно поутру проверять, все ли у старых ладно.

— Мы были там месяц назад, — возмутился вервр. — Я не люблю бродить возле города Тосэна, там пахнет дурными воспоминаниями.

— Ты бегать умеешь? Черепах хромой!

Вервр промолчал, хотя, если хромые черепахи так носятся, зачем людям кареты и кони?

Чутье подсказывало, что Ане по-настоящему дурно, её знобит, она крепко, до скрипа, сжимает зубы. Малость стёрла левую ногу, но замечать не желает. Летит — будто вздумала крылья отрастить. Вервр споткнулся и чуть не упал, зашипел от злости и наддал. Некстати вспомнился особенный, слишком хорошо знакомый по опыту общения с людьми, землистый запах. Именно такой витал в доме стариков с осени, и потому казалось важно увести Ану. Зря, похоже. Она не вервр, чуять так тонко никогда не сможет, но сердце оповещает о бедах надёжнее, чем звериный нюх.

— Он проживёт самое малое до середины лета, — нехотя выдохнул вервр. — Думал отвести тебя в Корф и вернуться… или хотя бы взять в спутники дурня Эмина, он любую тоску уболтает. Пока что всё в порядке. Наверняка.

Ана резко, как люди и не умеют, встала. Замерла, глядя вдаль и медленно расслабляя плечи, шею… Повернула голову и сморгнула слезинку.

— Ты…

— Люди рождаются, взрослеют, вступают в пору зрелости, дряхлеют и умирают. Не могу и примерно сказать, сколько раз я провожал их, — вервр сел и добыл из мешка сыр, разломил надвое. — Жуй, иногда помогает. Руки заняты, зубы заняты, брюхо не урчит. В моем бытии люди — вроде весенних цветов. Меняются всякий сезон… Лучше не привыкать и смотреть на них издали, с тёплых плоских скал.

— Ты… — Ана сжала вложенный в ладонь кусок сыра, не сознавая этого, и даже укусила, и даже начала жевать, глядя куда-то в пустоту и глотая слезы.

— Я бы сказал тебе позже. Дал выбор: идти или переждать в Корфе. Ты видела смерть людей, но то были чужие люди. И смотрела ты издали, — вервр поморщился. — Признаю, я не хотел, чтобы так рано и так близко. Ответно прошу тебя признать: ты учуяла что-то год назад, не зря взялась прясть и делать прочие бабские глупости, лишь бы отвлечься. Холодок повеял, а ты промолчала, не сказала мне. Я почти рассердился. Тайны развела, что за глупость. А теперь сердишься ты?

— Нет… почти нет, — прожевав сыр, Ана высморкалась и вытерла руки о подол рубахи, как обычно не позволяла себе. Прижалась к боку. — Но мне очень плохо, Ан. Совсем. Мы уже опоздали, вот точно!

— Если ты атл и опаздываешь совсем, не пытайся спешить, как обычные люди. Вервры добираются до места мигом, но они умеют спешить лишь в паре со своей второй стороной, то есть вот я — с Шэдом. Так что помочь не могу, но научить постараюсь. Мне однажды сказал о вашем способе спешить Тосэн, сказал и показал. Надо встать, заглянуть мысленно туда, куда стремишься. Ощутить себя скользящей сквозь ткань пространства, будто ты продираешься, будто складки мнутся, а ты — огибаешь, изгибаешься и преодолеваешь.