Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

Черный прошел второй кольцо бесполезной охраны. Сбросил шляпу.

Ул вырвался из толпы в коридор, созданный тьмою взгляда незваного гостя. Теперь Ул внятно, постоянно наблюдал чёрного. Он не знал этого человека, никогда не встречал прежде. Но ощущал острый холод — тот самый, памятный по лечению Дохлятины, хотя дело было давно, в начале лета… Сейчас осень, власть холода куда полнее. Вывернутый наизнанку дар лекаря прирастил силу, годную лишь отнимать — жизнь, надежду, радость…

— Рэкстов прихвостень, — осознал Ул. До боли сжал кулаки, вдавил ногти в ладони. Шагнул вперед, перемогая давление мрака. — Бессветный.

Если бы тогда, в столице, Дорн дослушал рычание Рэкста и сдался его лжи, он бы пополнил свиту зверя, — вдруг подумал Ул. Неужто Дорн однажды стал бы подобным чудовищем?

Ул достиг избранного заранее места и встал лицом к врагу. Это оказалось трудно, будто он — по горло во встречном течении ледяной реки! На самой стремнине: точно на линии смертоносного взгляда.

Но нитяным губам черного ноба проползла змея улыбки. Левая рука вскинулась, черное кружево манжета качнулось и легло почти до ногтей — синеватых, длинных, как когти. Указательный палец прицелился в белые платья.

— Проклят сей день, прокляты вы, смертно проклят…

Тьма и мерзость отравленного шепота штормовым валом мчалась на Ула. Червивая гниль живого трупа, насквозь проточенного завистью к чужому счастью, отравляла всю толпу. Слабые вынужденно, покорно верили каждому черному слову. В общем молчании бремя проклятия давило всё весомее.

Взгляд проклинателя не просто тяжелел — он норовил отшвырнуть, смести любые помехи. Толпа сдалась сразу, смертельно раненная страхом, толпа пожертвовала чужим праздником, лишь бы спасти свой покой…

Ул отступал по шажку, кривясь и всхлипывая. Он запрещал себе моргать и жмуриться, он упрямо вбирал тьму, слеп и глох, но оставался надежной плотиной. Увы, он не мог не отступать, не находил способа полностью исчерпать напор беды. Но и волна мрака не получала власти заполнить площадь, она пока что разбивалась о плотину, которой для неё стал один лишь Клог хэш Ул. Друг. Человек, убежденный, что за его спиной те, кто заслуживает счастья, именно счастья, а не проклятия!

Тьма давила, поднималась выше, угрожала удушить, утопить.

На плечо Ула легла легкая рука.

— Какой надежный свидетель, — голос Чиа звучал по-особенному в стеклянной, окончательной тишине. — Принимая мир людей, я принимаю и смерть, как возможный исход. Но разве есть в том проклятие? Это выбор, мой выбор. Вашего мнения я не спрашивала. Оно такое… скучное.

Чиа улыбнулась, выше вскинула подбородок и рассмеялась светлым летящим смехом… Впервые с момента встречи Ул осознал: девочке-вервру воистину полторы тысячи лет. Чиа — существо третьего царства, и наделена особенным даром, таким, что сам Лоэн счел его достойным спасения. В смехе звенит убеждение, ненавязчивое — и оттого ещё более могучее.

Ул осторожно выдохнул, разжал зубы. Проглотил привкус крови и железа. Тьма утонула в стеклянных недрах площади, рассыпалась прахом, сгинула. Купол, созданный Лоэном, отозвался голосу Чиа охотно и полно.

— Прежде смерти в её тень ступают лишь неразумные, — прошелестела Чиа. — Вы позволили последней ночи расправить крылья над собою? Пусть и она станет свидетелем. Я не изберу иного спутника. Никогда, слышите? Хотя для нас с вами понимание этого слова очень разное.

Чиа снова тихонько рассмеялась, ободряюще хлопнула Ула по плечу и плавным жестом направила его обратно, к месту на пьедестале. Ноб в черном плаще дышал хрипло, с надрывом. Он разевал рот, онемевшие губы подрагивали. В горле клокотал крик, и не мог прорваться наружу. Ослепшие глаза жутко и обреченно взирали ввысь, закатываясь под верхнее веко.

— Ты… лань, — Ул встряхнулся и ошарашено глянул на Чиа.

— Лань? Даже не знаю… Лань убегала от бед, да. Я — вервр, и я не побегу. Я нашла главное, ради чего… ради кого готова умереть, — Чиа пожала плечами. — Его жизнью никто не посмеет играть. Даже если мне придется пристраститься к ягнятине.

Чиа развернулась и гордо прошествовала на свое место. Ул растер лоб. Моргнул. Он был готов поклясться, что мгновение назад в огромных глазах лани мелькнул хищный алый огонек.

Когда Ул взобрался на постамент, черного проклинателя уже волокли люди Хэйда, а сам Дохлятина осматривал толпу особенно спокойно и внимательно. Ул, холодея, предположил: даже очень опытный в интригах человек не смог предусмотреть всего. Даже его кто-то обыграл. Рэкст? Тогда почему самого беса нет на площади? А если не он, то кто смог приказать прихвостню багряного?

Толпа очнулась, погнала волны свежих сплетен, в основном о даре загадочной невесты в шляпке: кто бы подумал, оказалась воистину белой по крови! Жуткого злодея вмиг выставила со своего праздника, а жених-то оплошал, не успел с подмогой.

Снова стало тихо: на площадь явился Дорн. Нарушая этикет, рыча нечто вовсе недопустимое и в самом низком обществе, беловолосый ноб промчался по дорожке, предназначенной для хэша Донго. Самого Сэна он волок, бесцеремонно поддев под локоть. Впрочем, чудачествам красноглазого драчуна в Тосэне научились не удивляться — даже шепотом.

— Где моя сабля? — рыкнул Дорн, оттер временных оруженосцев и вцепился в рукоять. — Прекрасно. Пора закончить с тягомотиной.

Дорн размашисто расписался, не отпуская локоть Сэна. Не унявшись, Дорн полыхнул алостью зрачков, вызверился на градоправителя — и тот, запинаясь, проблеял предписанную этикетом формулу брачного договора. Граф Орсо величаво кивнул, поставил две подписи и откинулся в кресле. Засуетились отпрыски белых семей, в очередь расписались алые, синие заверили… Свидетелей поочередно вызвали с постаментов.

— Празднуйте, — повторно рявкнул Дорн, обнял за плечи жену, хотя градоправитель не успел еще так назвать её.

Знаменитая сабля семьи Боув с солидным шипением покинула парадные ножны, улыбнулась во всё лезвие мгновенным солнечным бликом. Дорн улыбнулся в ответ, и, глядя на клинок, скороговоркой произнес клятву. Сабля со свистом вспорола воздух — и разрезала толпу не хуже проклятия. По совершенно пустому коридору Дорн хэш Боув прошествовал к карете, не убирая руку с плеча жены и не пряча саблю в ножны.

Следом, на одном выдохе прошелестев клятву, заспешил Сэн. Он не размахивал клинком, просто у оруженосца забрал саблю в ножнах и брёл, держа оружие, как палку…

Ул сгреб плотные листы с непросохшими подписями и юркнул следом, виляя и уворачиваясь от локтей любопытствующих: коридор в толпе затягивался стремительно, как полынья в стужу. Спина Сэна мелькала всё дальше, и было страшно на неё смотреть, и еще жутче упустить из виду. У Сэна заплетались ноги, он держал голову высоко и продолжал идти лишь на одной гордости сумасшедшего алого, который не упадёт, даже мертвый, когда дело касается чести.