Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— О чем вообще ты говоришь? — наконец бес смог выдавить первые слова.

— Вы не вспомнили прежнее имя теперь, как… вервр, пусть и подсудимый?

— Нет, — процедил бес. Вернее, бывший рэкст. Он недоуменно изучил свои ладони, запястья. — Нет оков и нет свободы. Я втиснут в тесноту между двумя состояниями. Значит, ты прав? Вот только в чем?

Бес рявкнул, метнулся вперед… Ул кожей ощутил ребро мозолистой ладони, замершей у горла! Увидел бешено-рыжие глаза совсем близко.

— Не могу убить, — без злости отметил бес, отодвинулся. — Но иначе, не как рэкст. — Багряный рассмеялся, и в голосе звучала надтреснутая сумасшедшинка надежды. — Приговор, говоришь? И после — свобода? Ты понимаешь, наследник, что после я смогу убить тебя! Никто во всех мирах и царствах не остановит меня. Ты враг мне. И скоро станешь заклятым врагом, чую.

Ул вслушался в сказанное и медленно кивнул. Дотронувшись до карты, он захлопнул капкан. Несвобода надвинулась, повисла камнем на шее. Окутала тело, осложняя движения. И всё же за выбор окончательного приговора по-прежнему отвечал сам Ул. Только так.

— Мне больше не войти в Тосэн, — Ул рассмотрел реку и увидел пелену, сотканную из тумана. — Вон она, граница печати Лоэна.

— Ты понимаешь, какую карту вытянул? — поморщился бывший рэкст.

— Думаю, я способен выяснить это. Постепенно. Будет больно, но, кажется, боль в случае атлов и есть признак правоты. — Ул растянул губы в улыбку, пересилив внезапный, как порыв ветра, ужас. — Вы не сможете убить меня, пока не исчерпана ваша вина. А я не смогу даже ранить вас иначе, как во исполнение приговора.

— Есть приказ королевы о казни атлов, всех до последнего, — напомнил бывший рэкст. Поморщился. — Как ты не перерезал себе горло прямо теперь!

— Королева не является жертвой. В вопросе о казни атлов я сам представляю детей полной крови. Кто знает, вдруг я имею право воззвать к справедливости и довести приговор до исполнения? И вот что беспокоит, — Ул постарался бережно сложить плащ, хотя руки не слушались. — Если оплошаю, останется ли в силе ваша свобода?

— Мы, бесы, в считанные мгновения обучаемся наречиям мира, в который входим, это так же обычно, как дышать всякий раз иным воздухом, — поморщился бывший рэкст. Встал, натянул куртку. Щелчком языка подозвал Алого Пэма. — Но я не понимаю ничего в бреднях деревенского простака… Я зол, но заинтересован. Второй конь в лощине за холмом. Ищи, лови. Если останусь рядом ещё на миг, ничто не помешает мне перегрызть твое цыплячье горло. Даже приговор!

Бес прыжком добрался до своего коня, вторым — взметнулся в седло. Взвизгнул и умчался. Ул собрал карты, накинул плащ и побрел вверх по склону.

Выть хотелось так, что челюсти сводило. Ул, как предрекал ему Лоэн, втянут в чужую игру, непостижимую и огромную. Он не смог выбрать меньшее из зол. Вероятно, атлы всегда принимали на себя ответственность и лезли в гущу… И значит, они ушли, не сдавшись. Они сделали единственный выбор, который полагали верным в то время.

— Мне придется узнать слишком много и слишком быстро, — вслух предрек Ул. — Мама Ула, я смогу вернуться и взглянуть тебе в глаза?

На руках, кажется, горела свежая кровь людей, убитых вечером на переправе. Но что эти смерти, если ты сунулся в худшее из возможного, назвавшись палачом? Ул ещё раз глянул на свои руки, немного дрожащие, без единого пятнышка крови — откуда ей взяться на коже у лучника, отсылающего смерть издали?

— Я сошел с ума, — обреченно выдохнул Ул.

Последний раз оглянулся на стены города Тосэна, окутанного ночью.

Он желал уткнуться маме в плечо — и не мог повидать маму.

Он жаждал всей душой проводить друзей и знать, что с ними все хорошо — и старался даже не думать о них лишний раз, причиняя боль и себе, и им…

Наконец, он нуждался в совете Монза, как никогда прежде — и не мог войти в город, который с недавних пор полагал родным.

Если верить силе печати Лоэна, все это означает, что он сполна получил права на наследство… и всю горечь, неизбежно прилагаемую к этому странному и особенному могуществу — дару атла четвертого царства.

«Я, Ан Тэмон Зан, известный в княжестве Мийро под именем Монз, добровольно и охотно расплачиваюсь с бесом, чье истинное имя неведомо нам обоим, чье прозвище — Багряный. Я желаю оплатить указанному Багряному за ту вину, которую силой и правдой нобской крови вижу на нас, людях: вину за первый построенный людьми зверинец и первую охоту, начатую не ради пропитания, а для забавы. Я сознаю, что своим решением не отменю того, что запах человека для всякого зверя во веки вечные худший, создающий ненависть и страх… Но я искренне верю в легенду пустынь, которая гласит: человек и зверь могут говорить на едином языке и шагать по одним и тем же тропам большого мира.

Всею душою и силою крови я желаю сему бесу однажды примириться с людьми. Как сам я ныне примиряюсь с бременем долга, который оплачу по оговоренной цене и без сожаления.

Наше соглашение скреплено узами долгого общения и обоюдным добровольным согласием, оно нерушимо, покуда жива моя кровь.

Сверх оговоренного я желаю подарить указанному бесу имя, любое из моих на его выбор, сам я бы охотно отдал драгоценное для моей души звучание — Ан. Негоже выходить в новый путь без имени. Негоже, ведь всякая встреча должна начинаться с приветствия и обмена именами, а вовсе не ударами клинков».

ноб Монз, отдавший свое прежнее имя — Ан Тэмон Зан

Было непросто въехать гостем в парадные ворота того самого постоялого двора, памятного по первой встрече со свитой багряного беса…

Ул удерживал на лице фальшивее безразличие, пока его конь гарцевал по улице. Когда пришло время спешиться, сделалось хуже. Душу Ула царапнула подобострастность поклонов и тусклые, фальшивые улыбки слуг. Их суета раздражала всё более, а перед гостем ох как суетились: он при власти, раз его ждет в главном зале сам граф Рэкст.

Ул постарался не споткнуться на знакомом крыльце и отдернул руку, почти готовую погладить след наемничьего ножа — память о ночи, когда пришлось впервые убивать… Как усомниться в неслучайности всех нынешних случайностей, если дорога привела именно сюда?

— Пожалуйте, а вот тута ступёночка, а тута двёрочка, — нелепо приговаривал дородный хозяин заведения, сгибаясь и непрестанно кланяясь.

Толстые губы тряслись, рассыпали горох исковерканных слов. Хозяин гнулся и гнулся, боясь оказаться выше ростом, чем гость Рэкста. Хозяин едва смел глянуть в зал и тем более перешагнуть порог. Он много чего слышал о жутком бесе и сейчас дышал через силу, с привизгом, заранее простившись с жизнью.

Бес сидел у дальней стены, откинувшись и прикрыв глаза. Он скалился в холодной усмешке, и, не глядя, лишь по голосу и шарканью ног, знал о хозяине всё. Иногда бес чуть шевелил ноздрями, уточняя «вкус» главного для себя блюда — страха людского.