Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Ты вытянул карту по-настоящему. Я чую себя свободным от любых обязательств, но не от тебя, паразита, — бес приветствовал Ула, не открывая глаз. — Здесь похоронены твои воспоминания, да? А ведь я собирался проводить тех наемников до столицы. Мальчик был… забавный. Я так и не решил, почему позволяю ему жить и не быть игрушкой черного проклинателя. От сомнений и уехал. — Бес зевнул, жестом удалил из зала хозяина постоялого двора. — Тот мальчик, его имя Тан. Летом я учуял его в столице. Занятный букет ненависти ко мне со шлейфом страха, готового перейти при должной обработке даже и в обожание. Противоестественное, так говорят людишки. Они мало знают о своей природе. Так им удобнее.

— Значит, нашёл его, — Ул нащупал спиной стул и сел, не выбирая места.

— Зачем искать, нюх вервра всё еще при мне… Не скрипи зубами, я редко беру в обработку детей. Знаешь ли, люди сами портятся и сами приходят ко мне, — меж век обозначилось зеленоватое свечение зрачков. — Но ты не человек. Я взял тебя в обработку, и в результате испытываю нечто, смутно похожее на страх. Для меня очень новое занятие — быть подсудимым. Для тебя исключительно новое — исполнять приговор. Когда начнём? Предлагаю после ужина. Здесь подают сносную крольчатину.

— Не ягнятину? — переспросил Ул, желая убедиться, что может говорить.

От шепота беса и собственных мыслей делалось жутче с каждым мигом. Двое суток назад Ул сгоряча протянул руку и вцепился в карту. Он верил в своё наитие и подсказку Монза. Он знал, что взваливает на плечи ответственность, но не ведал, как же она тяжела — каждодневная, неснимаемая ноша.

Лихорадочная скачка и бессонница заставили много увидеть иначе. Карта лежит в нагрудном кармане. Минувшие три дня и две ночи полны кошмарных, навязчивых ощущений рыбы, заглотившей наживку вместе с крюком! Рыбы, бьющейся на веревке злого рока. Рыбы, которую рывками подтягивают ближе, ближе, ближе — к моменту разделки и потрошения. Вот и третья ночь растёт, она — последняя…

— Предпочитаю кроликов, — промурлыкал бес, щурясь и с наслаждением рассматривая собеседника с его болью и сомнениями. — Парализованных, живых и способных видеть меня. Как ты сейчас. Увы, люди примитивны! Я заказал кролика, они стали тушить дохлятину с овощами. Тебе сгодится, а я уже погулял и отведал свежатинки. — Багряный улыбнулся особенно гадко, щёлкнул пальцами по горшочку со съестным. — Кушай… палач. С нашей работёнкой надо поддерживать силы. Если тебя вырвет, я решу, что ужин отравлен. Позову потного селянина, спрошу: «Кто готовил?»…

Ул слепо нащупал кувшин и напился, не пробуя переливать морс в кружку: руки дрожали, зубы отстукивали дробь по глиняному горлышку, жидкость со шкурками ягод текла по подбородку, капала на ворот… Морс был красный. Но Ула не вырвало.

— Ты за два дня стал выглядеть старше на год, и это самое малое, — вдруг сказал бес, вроде бы удивляясь своему же наблюдению. — Ты определенно атл. Я вспомнил: они взрослели, когда принимали ответственность. Такие дурные… были. Всегда у них оказывалось короткое до неприличия детство. Атлы — к каждой бездонной бочке с людскими бедами затычки. Так я вроде бы дразнил одного. Давно.

— Поедем прямо теперь, — когда спазм ослаб, Ул смог говорить.

— Зачем? Отсюда куда угодно ехать не близко, — поморщился бес. Убрал с лица гадкую улыбку. — Если ты помрешь по дороге, моя условная свобода кончится. А я намерен оставаться свободным и живым — или свободным и мертвым. Только так. Ешь, тут действительно неплохо готовят.

— Почему вы выбрали это место? — спросил Ул, не надеясь на ответ.

— Выбрал ты, а меня притащило, как на веревке, — оскалился бес. Снова прикрыл глаза и откинулся на стену. — Неумеха. Ни силы своей не знаешь, ни дара. Королева сожрёт тебя и не заметит. Что за гримаса случая: быть приговоренным невесть к чему мальчишкой, чтобы затем снова оказаться на сворке у каменной бабы.

Бес нашарил по скамье, выложил на стол ворох бумаг.

— Я предусмотрителен. Мало ли, куда нас утянет. Не желаю отдавать даже и временно свои земли и средства не в те руки. Ну и коня, конечно же. Пэма я могу доверить только одному мерзавцу, помешанному на лошадях не менее моего. — Глаза распахнулись, полыхнули ядовито-желтым. — Узнаю, что Пэм недоволен уходом… не жить ни мерзавцу, ни его родне до того колена, какое можно учуять вервру.

Рэкст щёлкнул пальцами, и в дверях возник хозяин. Качало его при ходьбе, будто он держится на ногах против природных законов, проткнутый взглядом нелюдя, как копьем.

— Сын, говоришь, у тебя не дурак? Пусть проводит нас. Затем, если понадобится, он доставит в столицу моего коня… или обоих коней и ещё бумаги, вот эти.

— Но…

— Я не лошадь, чтобы выслушивать понукания, — прорычал бес. Прикрыл глаза и добавил тише, пока хозяин заведения сползал по стене, всхлипывая: — Не съем я твоего сына. И другие не тронут. Моего коня даже князь не украдёт, он же не самоубийца.

— Ну и жизнь у вас, — ужаснулся Ул, когда дверь за хозяином закрылась. — И все так вот… подвывают? А если захочется поговорить, что тогда?

— О чем можно говорить с людишками, — покривился Рэкст. — Но иногда, признаю, мне везло подобрать интересных слуг. Сейчас таких двое. Старый и молодой… дурни. Молодой сбежал. Слабак.

Багряный бес мягко встал, потянулся и скатал бумаги в трубку, обернул толстой кожей и завязал лентой. Бес как раз закончил упаковку, когда в дверь постучал, а затем и вошел, совсем молодой парень — сын хозяина, как решил Ул по сходству черт лица.

— Кони заседланы, — выдавил пацан, перемогая страх.

— За труды, — Рэкст бросил на стол несколько крупных золотых монет. Подвинул бумаги. — Отдашь в столице хозяину «Алого льва», хэшу Лофру. Только ему в руки. Лофра не перепутать ни с кем, он толще любой подделки… Передай на словах: я определённо узнаю, если он, исполняя поручение, развернёт дело себе в пользу. И тогда я войду в ворота без приглашения и останусь в его дворе до тех пор, пока там хоть кто-то будет ещё дышать…

Бес отвернулся от стола и сразу оказался возле парадной двери, без звука качнул её и шагнул на крыльцо. Ул побежал следом, злясь на себя и беса: парнишка, сын хозяина заведения, остался стоять белее снега, ну точно — кролик, живой и парализованный. А ведь толковый человек, сам пришёл, по всему видно, хотел выручить отца и весь дом. Наследник… Пробует быть взрослым и брать ответственность, а на плечи валится камнепад непосильного страха.

— Думаете, передаст он ваши слова, и хэш Лофр прямо напугается, — буркнул Ул.

— Думаешь, нет? — прищурился Рэкст. — Он немолод и болен, у его учеников против меня — тонкие шейки и слабые лапки. Даже крепкие людишки знают страх, не за себя, так за других.