Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Дай им последний приют, — шепнул он в складки коры.

Слова звучали странно, Ул сомневался, что выговаривает их на знакомом наречии, но понимал смысл и ведал, что поступает так, как и подобает.

Дерево довольно долго молчало, сонное. Затем оно всколыхнулось всей кроной, потянулось ветвями, гулко лопнуло по стволу, раскрывая огромное дупло. Ул втащил тело в древесную тень. Вернулся, подобрал младенца, на миг откинул край кружевной пелёнки, понимая, что зря делает так и теперь много раз увидит во сне спокойное личико, окружённое завитками светлых волос, лёгких и слабых, как пух. Глаза у мёртвого дитя — синее неба. Опустить тельце и оставить в тени оказалось тяжело.

Шаг назад, еще шаг. Трещина шевельнулась и начала срастаться. Корни под ногами дрогнули, поправились. Могила прочно закрылась, лишь в траве остался след разлома — голый, лишённый травы и мха.

Кровь сохла на руках, пятнала рубаху.

— Я выжил, — сказал Ул, плохо понимая, к кому обращается. — Я вырос… подрос. Я пока не гожусь в противники тому, багровому. Но я теперь понял: если я не человек, так тому и быть. Люди не страшны ему. А я… а я и дальше выживу. Я буду стараться и копить опыт. У меня есть причины.

Он отвернулся, последний раз провёл ладонью по коре, точно по заросшей складке, невидимой более никому. Рука с силой оттолкнула дуб, и Ул качнулся, содрал через голову рубаху и скатился к ручейку. Почти наощупь он брел довольно долго, желая подняться против течения выше жуткого места. Там Ул умылся, жадно и долго пил. И ещё прополоскал рубаху, хотя в мелкой воде получилось скорее извозить её в иле и траве, чем очистить. Но запах крови ослаб.

Бунга встретил своего седока, как избавление от лесных страхов. Безропотно позволил уложить на спину потник, седло. Сам сунул голову под руку, помогая привязать лопнувшую верёвку узды к оголовью! Затем конь присел на задние ноги, облегчая увязку вьюков. Подозрительно принюхался к мокрой рубахе, дрогнул — но не отодвинулся.

— Боевым скакунам неведом страх, — назидательно сообщил Ул, шагая к опушке. — К тому же мы с тобой, как умные, пойдём длинной дорогой. Лес старый, натоптанных троп мало, да? Я назовусь Ясой, ты станешь Бу. Полагаю, умные должны не только идти торным путём, но и прятать имена. Жаль, масть у тебя… хотя нет, всё хорошо, ты вполне чалый. Если не станешь потеть и лезть в воду по шею, таким и останешься… надеюсь.

Ноги подламывались, но качаться в седле, чувствуя судорогу в каждой мышце, казалось невозможно. От тошноты день слоился, то и дело приходилось вцепляться в гриву, чтобы не упасть. Вой беса звенел в ушах, отдавался в тяжёлом затылке. Лицо чудовища въелось в память, будто травленое кислотой! До малейшей чёрточки, то волоска… Хотя видеть беса довелось лишь краткий миг, сбоку, издали. Желтизна горящих глаз, пожалуй, и вовсе почудилась. Невозможно разглядеть такое под шляпой и низко висящей, кое-где до кончика носа, чёлкой. Зато багряное пламя волос помнилось отчетливо.

Ул с сомнением пощупал свои волосы — серые, мягкие. Не стриженые с весны, чтобы постепенно они отросли и уложились в нобскую причёску. Ведь Сэн убирает волосы в хвост, ему идет и смотрится взросло.

— Сколько мне учиться и расти, чтобы однажды встать на его пути и сберечь чью-то жизнь, — с тоской шепнули губы.

Бунга фыркнул в шею. Опушка легла под ноги свежей солнечной зеленью. Ул нехотя потоптался… и всё же забрался в седло. Конь принял с места ровной рысью. До постоялого двора в селении с незатейливым названием Перепутье не так и близко, старый Яса обещал, что ехать туда два дня — но это при его понимании конских и человечьих сил.

— Я младший конюх ноба, чьё имя не стоит трепать попусту, — вслух предложил себе Ул. — Не вестовой с отчётами о доходе земель. Так советовал Сэн, но так получится слишком приметно. Я конюх, моему папаше перепал от хозяйских щедрот жеребчик. Меченый, несчастливой масти. Мне велено доставить его в столицу и продать не дешевле… — Ул почесал в затылке, прикрыл глаза. Сразу привиделось мёртвое тело у ручья, Ул вздрогнул, широко распахнул глаза. — Я справлюсь. Ничего не случится с Сэном и Лией. Я должен справиться! Так… о чем я? Батюшка приказал продать Бу не дешевле двадцати сомов золотом. Придурок у меня батюшка… То есть надеюсь, чалого или мухортого не купят за такую цену. Я — Яса хэш… хэш кто? У меня есть сестра или брат? Никогда не придумывал за раз столько вранья! У Сэна бы от выслушивания уши отсохли.

Спрыгнув на ходу, Ул заскользил рядом с конём, пробуя хотя бы так избавиться от видений и мыслей. Не отставать просто, может, поэтому худшее так душит, преследует? Ул вцепился в луку седла, забросил себя вверх, лицом против движения, вскочил на седле в рост, развернулся. Переступил с ноги на ногу, пружиня коленями и оглядывая дорогу с высоты. Наконец, сел как принято. Бунга фыркнул, сбился в галоп, но после снова вернулся к рыси. Ул спешился, вцепился в стремя, плотнее сжимая губы и, двигаясь сосредоточенно, принялся нырять под брюхо на каждый второй удар по земле левого переднего копыта. Выныривая из-под брюха Бунги, Ул хлопал коня по боку, то левому, то правому… Такое занятие утомляло и помогало отказаться от мыслей, пока в голову не взбрела горчайшая: а ну заметят? Ничего себе способ прятать свои странности!

— Выходит, мне нельзя учиться, раз нельзя работать в полную силу, на пределе, — огорчился Ул, снова прыгнул в седло и подобрал верёвку повода. — Как сбороть беса, ему-то дозволено пылать и показывать себя. Эх, беда.

Дорога взбиралась на горб холма. Она всё далее отстранялась от реки, вздумавшей выложить широкую петлю с узелком озера. Вечерело, в воде колыхались цветочные лепестки заката. Ветерок гнал их, смешивал краски и непрестанно менял узор. Ул горбился в седле, глядел на облака, подставлял щеку дыханию юного лета… Вечер был добр к миру, румянец заката обещал звёздную ночь и удачные дожди, а ещё, если вслушаться, ветерок шептал о богатом урожае. Но в волосах не блестели искры ответной улыбки. Сегодня радость не теплилась в выстуженном очаге души.

Ветерок потянул из низины туманную шаль, кутая кусты и наполняя воздух запахами первого укоса, медовых цветов, тины. Ул изобразил на губах благодарную улыбку, чтобы ветер понял: Ул принимает дар красоты, но ответить не умеет. Не сегодня.

Далеко впереди, в густеющей сини тумана, блеснул огонёк, показался второй. Длинно, с передыхом, замычала корова, звякнул бубенчик… Обещанное старым Ясой село дремало в тени леса, готовое дать незваному гостю кров и пищу. Ветерок снова погладил по волосам, и Ул всё же смог ответить искренней улыбкой. Кончики волос на миг отразили свет луны-невидимки. Золота в блеске не проявилось, но и серебро, замешанное на грусти, утешило добрый ветер.