Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— После скачки с ним по первому разу редко кто способен уснуть, легче надраться вусмерть… Ты, Пегий, — буркнул темноволосый, рванул соседа за ворот вверх. — Видел беса прежде, да? Проверь, чтоб под окнами не околачивались деревенские. Сплетен плодить не велено.

Ул скользнул к крыльцу и притаился. Он слышал шаги, скрип половиц, сопение. Полоса света прорезала ночь и пропала, когда дверь закрылась. Полупьяный выродок шумно глотал свежий воздух, давился, невнятно мычал. Он пока был слеп в сумраке. Вцепившись в толстый столб крыльца, он поворачивал голову туда-сюда, хотя бы этим движением показывая, что исполняет волю старшего, стережет его покой.

Пальцы Ула сложились в нужный жест, змея руки скользнула вдоль стены и ужалила потный затылок пьяницы… тело его рухнуло вперёд, покатилось по ступенькам и замерло, скорчившись.

— Трусливая сволота, — расстроился в зале темноволосый, едва разобрав шум снаружи. — Ты, втащи его обратно… хотя нет, сиди. Стоять ты не годен. С кем приходится работать, ни ума, ни сноровки. Шваль подзаборная.

Ни шагов, ни скрипа половиц… Ул замер, холодея от предчувствия.

Дверь открылась вдруг, и Ул почти опоздал. В щели распознались стремительное движение, хищный блеск. От бедра темноволосого вверх-вперед свистнул росчерк ножа, масляно-желтый в свете из зала… Ул метнулся, поднырнул под нож, прогнулся, ощутил холод стали возле уха — и тронул подушечкой пальца нужное место под челюстью врага.

Нож с хрустом вошёл в лестничные перила у самого бока, даже вспорол рубаху Ула, и лишь затем стал — неопасен.

Ул выдохнул, прижался к перилам, выворачиваясь из ловкого захвата врага, быстро дернул рубаху, тем разорвав окончательно. Зубы клацнули, пришлось их плотно сжать. Ул криво усмехнулся: только что он проиграл мгновенный бой! Стыдно будет рассказывать Сэну, тот хвалил друга за быстроту. А друга, самонадеянного и беспечного, спасло лишь везение. Везение — и книга о точках, которую сам Монз не способен прочесть…

Слабый толчок кончиком пальца, едва заметное нажатие на кожу шеи в нужной точке изменило весь бой… Наемник вдруг замер каменным истуканом! Он и теперь смотрел сквозь Ула. Взгляд сочетал презрение и настороженность: похоже, темноволосый учуял беду, ещё сидя за столом. Ждал нападения? Или на его руках столько крови, что для покоя нет причин, никогда и нигде?

Ул присел на перила, как нахохленная птица. Посмотрел на свои руки. Не дрожат. Как будто внутри вдруг проснулся иной человек, умеющий и убивать, и принимать бремя ответственности за содеянное. Тот иной чуть усмехнулся, не осуждая панических мыслей Ула и всё же находя их недопустимо детскими. Иной полагал: сожалеть о содеянном нельзя. Трудно совершать ошибки, ещё сложнее их исправлять! Но цепенеть, сожалея и не делая ничего — вот что хуже худшего. Иной не сочувствовал Улу. Он, кажется, и не умел. Сильным сочувствие бесполезно, а слабые достойны жалости, не более…

— Справься, — выдохнули губы Ула.

Сознание Ула разобрало сказанное, но не смогло уверенно определить, сам Ул сказал это — или же он повторил беззвучный совет ветра. Иной, загадочный невидимка, уже уходил, растворялся… Ул оставался наедине с собой и снова становился испуганным ребенком. Он более не мог удержать руки от дрожи, а душу — от спазма боли. По щеке сбежала слезинка…

— Не время! — сердито одернул себя Ул.

Кстати припомнилось: точка, нажатая на горле темноволосого наёмника, имела в книге название «каменный сон». Ул — или его советчик, иной? — мгновенно и осознанно выбрал точку. До «затылочного узла смерти», опробованного ранее, рука Ула не смогла бы, не успела бы достать. Новая точка сработала: враг окаменел. И теперь грозный наемник чучелом пялился в ночь, и смысла в смоляных бусинах его глаз уже не было. Он не дышал, не жил…

Забрать нож из сжатых пальцев оказалось сложно. Ул испробовал всё — бил по мертвой руке, тыкал подряд во все памятные из книги точки на запястье. Наконец, одна из них расслабила мышцы. Наемник мешком сполз по ступенькам. Пришлось снова тратить силы и время, раскачивать нож, по рукоять загнанный в перила. Лезвие освободилось внезапно, Ул рухнул на спину, зашипел от своей неловкости и скользнул в тень, наконец вспомнив об осторожности.

Через зал как раз брел еще один наёмник, привлеченный возней. Пьяный распахнул дверь, громко ругая князя, канцлера, бесов и дурного коня, чуть не сломавшего хозяйскую шею при скачке по лесу… Взгляд налитых кровью и хмелем глаз бессильно увяз во мраке ночи, наемник икнул… и подставился под удар в точку с занятным названием — «поцелуй пчелы». Ул решил проверить в деле еще порцию знаний из странной книги… И узнал: укус — сильная штука! Ужаленный в висок, наёмник долго метался по двору, визжал, исходил пеной.

На шум из зала выбрался, опираясь на саблю как на клюку, последний гость постоялого двора, способный соображать. «Родник души» располагался на макушке, от прикосновения к нему рука самого Ула чуть не отнялась, обожженная жаром. Тело наёмника безвольно обмякло… оно теперь ощущалось опустевшим.

Ул сгорбился, сел на верхнюю ступеньку. Долго оставался неподвижен. Он хмуро, с недоумением, рассматривал вытянутую вперед ладонь. Особенную брезгливость вызывали пальцы. Еще недавно они принадлежали существу, не знавшему, что это такое — лишать людей жизни…

— Наверное, у меня был выбор, — нехотя выдавил Ул. Помолчал, выбирая слова, способные помочь встать и действовать. — Иной… он прав, жалости мне не надо. Сочувствия тоже. Толку от того и другого? Сам вижу, я чудовище. Спрошу совет у Монза. Только поздно пороть меня такого. Удобного выбора не было! Уйти я не мог. Не мог!

Подобрав нож, Ул посидел, вслушиваясь, будто Монз прямо теперь мог изругать издали, и даже дать совет. Но, увы — тишина… Даже знакомый ветер не трогал волосы.

Ул заставил себя встать. Миновал крыльцо, переставляя тяжеленные колоды ног. Открыл дверь. Парнишка у стены всё ещё оставался в сознании. Он смотрел на вошедшего с отчаянием, как на новую, неведомую, напасть.

— Молчи, — посоветовал Ул. Криво усмехнулся. — Или ори. На их крики из прислуги никто не явился, на твои тем более.

Боевой нож перегрыз верёвку в одно касание. Поддев пацана на плечо, Ул поволок лёгкое тело прочь из зала, вслушиваясь в пьяное сопение наёмников. На крыльце пришлось снова сидеть, дышать туманом и унимать сердце, вдруг припустившее вскачь. Парнишка обмяк на плече, боялся даже моргнуть. Такого его оказалось удобно тащить через село, вдоль дороги — до самого пастбища Бунги.

— Бу, твой седок тронулся умом! — с отвращением высказался Ул, свалив податливое тело в траву. — Куда его деть? По роже видать, ноб из бестолочей, каким няньки вытирают нос. А-ах… Обузу добыл, овес оставил врагу. Бу, ты не устал? Эй, обуза, верхом — умеешь? Или я слишком многого хочу от жизни?