Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

Ул дожевал мясо, не ощущая вкуса. Выпил несколько глотков воды, черпая ладонью из ручейка и не замечая холода и влаги… В ушах похоронным звоном отдавалось — «полная кровь». Виделось лицо Лии, той маленькой Лии из детства, с прозрачными пальцами невесомых рук. Девочки, способной оживить, наполнить радостью и смыслом бытие случайного друга.

Ул с ужасом глянул на узор гербов: да, в четыре краски. Теперь он сполна осознал, что вёз в столицу смертный приговор двум близким людям! Монз не смог оценить угрозу. Сэн знал больше, но влюбленность ослепила его. Лия с самого начала понимала в точности, чем скорее всего завершится поездка. И пошла на риск сознательно. То есть надеялась осилить беду? Но — как?

— Вам-то какой интерес совать голову в чужую петлю? — насторожился Ул. — Зачем так много рассказывать мне?

— Вы способны перерисовать лист? Лионэла внебрачный ребёнок, что известно в узких кругах. Её отцом полагают одного из трёх, скажем так, друзей матушки, славно погулявшей в своё время. Имя счастливого возлюбленного неглупая женщина ни разу не упоминала, однако ваш лист вдруг создал неудачную… определённость. Двое мужчин мертвы, бездетность третьего не подлежит сомнению. Один из возможных отцов имел дар белой ветви, соединённой с золотом, второй был исключительно бездарен и столь же немыслимо богат. Он оставил всё состояние матери Лионэлы. — Оро улыбнулся левой стороной губ, так резко, что движение походило на судорогу. — Хоть она именуется нобой, но происходит из торговой семьи. Цвет в её герб внесён за плату. Слишком плохую или же хорошую память нужным людям тоже щедро вызолотили. Если желаете заключения брака знакомых и их выживания, уберите золото из узора. Белизну знающие люди сами сочтут фальшивой. — Оро криво улыбнулся. — Я сказал много больше, чем собирался.

— Но подписи…

— Я позабочусь. В оплату за мою доброту составьте еще одно письмо, простенькое. Сестра Ана, — Оро нашёл взглядом мальчика, — прибыв в столицу, должна иметь при себе рекомендации к барону Оро. Настоящему барону, — улыбка стала еще кривее. — Он вот-вот начнёт подбирать горничную для детей, девочку их возраста. Бездарную. Теперь позвольте откланяться, спешу.

— Вот ещё, — Ул вцепился в руку гостя и вынудил его не вставать. — Я задал вопрос: зачем вам лезть в гиблое дело? Эй, нет причины, нет правды в сказанном. И тогда Тана вы отослали, чтобы он не опознал лжи. Раз так, вас самое время убить.

— Однако вы далеко пойдёте, — удивился гость. — Полагаете, справитесь с делом? Хотя я видел те трупы. Ни следа воздействия, мгновенная смерть. Пришлось изрядно повозиться, устраняя осложнения. Я понятия не имел, что мои люди прибираются за недорослем. Пожалуй, следует… опасаться, — Оро усмехнулся. — Но в моем положении глупо тратить силы на подобное. Помните мужчин из примера: два мертвы, третий бездетен. О себе такое знать посильно, хотя и больно.

— Почему? — тупо брякнул Ул и смутился. — Простите…

— Меня проклял человек Рэкста. Давно. Скорее всего, ещё год я буду в силах перемогать боль. Затем отойду от дел, зная, что осталось жить полгода, — прежним деловым тоном сообщил гость.

— Людей можно прямо вот… проклинать? — глаза Ула распахнулись.

Заново рассматривая собеседника, он отметил ускользнувшее прежде: тусклость. В облике нет притягательного, цепляющего взгляд. Наоборот, нечто мешает прямо и долго глядеть в глаза, верить на слово… возбуждает смутные, но стойкие подозрения в неискренности.

— Дорогой Яса, у белого дара есть чёрная тень, — кривая улыбка мелькнула, и Ул вдруг сообразил, что в ней собеседник прячет боль. — Тьма даёт свои дары, и кое-кто полагает их богатейшими. Дети белых, шагнувших в тень, всегда пустые нобы, их кровь лишена силы… но кое-кто похоронил детей, проклял весь мир… и даже такого ему мало. Довольно о нем. Я спешу, и…

— Не надо меня отвлекать, не теперь, — Ул вдруг обозлился, обнял голову обеими руками. Рявкнул громче и резче: — Молчите. Просто заткнитесь, да!

Он плотно зажмурился, на ощупь дотянулся до поверхности ручейка, набрал в горсть ледяной свежести. Умылся. Влажное лицо сделалось чутче к ветру. Ул развернулся, отдавая себя алому золоту солнца. Согрелись веки, в прикрытых глазах накопились слезы, поплыли искры зелени, обозначился изменчивый узор танцующих лучей. Дуновение тронуло волосы, растрепало челку… Злость пропала, как ночной холод камня в полдень. Покой накопился, как марево жара над огнем.

— Попробую, ничего не обещаю, — предложил Ул. — Сядьте, как я, лицом к ветру. Закройте глаза. Думайте о хорошем. О самом хорошем. Может, мама Лии и не сама Лия, но и в ней был тогда свет? Попробуйте подумать о ней или еще о ком.

Ул осторожно разлепил веки и покосился вправо. К его немалому облегчению, Оро исполнил что велено и сидел с нужным выражением на лице — ни раздражения, ни досады. Только покой и ровная, едва заметная, улыбка.

Солнце горело в синеве, и было оно щедрым, как и подобает в начале лета. Солнце рассеивало свет, и, пока он не встречал преград, не возникало тени… Улыбаясь первичному сиянию, Ул вдыхал ветер и заполнялся радостью, делаясь до кончиков волос — цветочным человеком. Когда прилетела пчела, недоуменно загудела и села в волосы, хотя в них нет пыльцы цветов, Ул тихонько рассмеялся. Тряхнул головой, светлой, как сегодняшний день. Нагнулся к ручью, собрал в горсти белое золото бликов, бережно поднял, донёс до тусклого лица того, кто оставался затененным и в полдень…

— Пей. Умывайся. Не открывай глаз, с открытыми вспомнишь о делах. — Ул снова зачерпнул и напоил, и ещё. Вылил полную горсть на макушку Оро, безропотно сносящего странности. Исполнив это, Ул замер, вслушиваясь в ветер. Кивнув, он промыл флягу и заполнил водой. — Сегодня ты будешь дышать и вспоминать о хорошем, хэш Оро. Ты не станешь ничего есть, вот фляга, пей вдоволь. Не прикасайся к кошелю и не затевай дел. Сладко спи. Проклятия — лишь морозные тени страхов и бед, они исчезают, когда получается согреть душу солнцем. Спи, и ты насквозь пропитаешься летом.

Последние слова Ул прошептал в самое ухо Оро, нащупал точку сна и бережно опустил обмякшее тело. Флягу Ул положил у самой ладони Оро, плащ скатал и сунул тому под голову. Лук и саблю отодвинул подальше.

Дышалось легко, так легко — как в давнее золотое лето… Ул встал, потянулся, подмигнул солнышку. Ветер расцвёл, наполнился сотнями звучаний и движений. Луг смотрелся вдесятеро зеленее. Тени, только что упомянутые в дурном смысле — проклятиями — не хранили в себе зла. Разве без них протекает жизнь рождённого, выросшего, существующего в полную силу мира?

Подбежал Тан, с мальчишеской серьёзностью привстал на цыпочки, дотянулся до плеча Ула и старательно прощупал пряди его волос.