Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Лежи, — удержал ноб. — Прости. Я такой. Не привык думать о ком-то. Тем более не привык, что думают обо мне. Решать за меня остерегался сам Лофр. Я трижды сбегал. Каждый раз такое вытворял в городе… Лежать, сказано же! — Рука нажала на здоровое плечо Ула резче, злее. — Я не сообразил, хотя мог бы. Беса ранил ты, пусть через мой клинок и мою руку. Выстрел связал вас. Бес — зверь, он жаждет мстить охотнику. Ты шепнул «в спину», вот тогда я понял. Лежи, обойдётся. Мы ушли из города, миновали много перекрёстков. Недавно я трижды перевёл коней через ручей, тоже в пользу. Наверное. Скоро след выстрела… выветрится? Он не запах, но бесу вроде запаха. Ещё день потерпи, не дольше. Поймёшь сразу, когда тебя отпустит. Пока отдохни. Вода рядом, дорога далеко. Хорошее место.

Ул допил отвар крапивы — непроцеженный, вместе с комарами и парой мелких гусениц. Улыбнулся и подставил лицо солнцу… серенькому, тусклому, но всё же солнцу.

— Я белый лекарь, — важно сообщил Дорн. — Надо сообразить, есть во мне хоть капля кровной памяти? Лечат белые наложением рук, да…

— На горло, — прошептал Ул.

— Тебе самый раз! — взвился Дорн. — Воровать меня, графа. Без моего соизволения. — Он сник. — У меня в столице есть свой угол, доверенный человек. Он торгует выпивкой, я имею долю. Позорное для ноба дело. Но я не дал зарезать его как-то ночью и выяснил, что позор иной раз выгоден. Знал бы ты, сколько стоят кружева! Счастливый деревенщина. Пять заплат на рубахе и хоть бы задумался, как это смотрится. Кто не даст зарезать моего пьянчугу сегодня и завтра? Скоро вся столица узнает, что я пропал.

— Лофр расстарается, — шепнул Ул.

— Лофр! Ты дикий. Лофр торгует людьми, самыми дорогими в княжестве наёмниками — выродками голубой крови. Ещё торгует оружием и сведениями. Охрану даёт, припугнуть умеет. Много разного. Что ему мой пьянчуга? Так, шваль.

— Поможет, — пообещал Ул.

— Врёшь, и мне не легчает, — отмахнулся Дорн. Нахохлился, обнял здоровой рукой колени. — Спи. Я сижу между тобой и взглядом. Должно помочь.

— Тебе… нельзя.

— Я ноб, граф и выродок, мне всё можно. — Дорн вздёрнул подбородок, резко рассмеялся. — Выговорил впервые. Я выродок. Мать… она оставила меня, ни разу не взяв на руки. Отец говорил со мной раз в жизни, и то при поверенном. Я мусор, выброшенный с брезгливостью. Больше меня не гложет злость, ведь они умерли. Но боль хуже злости. Спи, не слушай. Или слушай, мне всё равно.

— Рука болит? — выдохнул Ул сквозь слабость и тошноту.

— Нет. Особенность крови, я мало ощущаю боль. Когда впадаю в остервенение, не ощущаю вовсе. Два года назад ввязался в непосильный бой и получил три раны, — Дорн показал на грудь возле сердца, двумя пальцами ткнул ниже, в живот. — Я не дал им победы и сам добрел до двора Лофра. Свалился от потери крови. Помню холод, темноту. Боли не было. Ты опоил меня сонными каплями для лечения? Второй раз ору на тебя по ошибке. Запомни, меня можно резать, шить и заново ломать в любой день. Без капель.

Ул почувствовал, как глаза закрываются. Не стал сопротивляться и задремал, подспудно ожидая удара огненных копий, стрел, топоров… Но тьма оказалась замечательно пуста и просторна. Кукушки перекликались, шептался сам с собою Дорн, впервые за время знакомства ставший разговорчивым.

Когда поздно вечером Ул проснулся, он не вспомнил о бесе. Не заметил в закате крови, любуясь покоем земляничного, малинового, вишнёвого многоцветия. Ул лежал, улыбался, предвкушал ягодную пору…

Как оказалось, Дорн за день нагрёб гору крапивы, вперемешку стрекучей и глухой, и где в перелеске добыл столько? Теперь друг сидел и вязал пучки, гордый своей полезностью. В котелке плескался остывший настой, ничем не накрытый. Мухи жужжали от смеха, крутились над «лекарством» и ждали, когда покорный Ул выпьет его, не смея обесценить усердие Дорна поучениями.

— Ты белый лекарь, — улыбнулся Ул, допив. — Правда. Теперь могу сказать, мяту ты не нашёл. Но… крапива тоже полезна. Важнее иное: ты умеешь заботиться о больных. Меня прежде лечила девочка с даром белой ветви. Белой и золотой… Она не знала своей силы, но я выздоровел за день. Ты тоже вылечил меня.

— Не мята, — Дорн со стоном выпрямился. Опасливо изучил стог крапивы. — Отменяется морока с увязкой, сушкой и перевозкой в седельных сумках? Уф-ф… Проще проткнуть двух-трех нобов, чем собрать вязанку трав.

— Больше нет взгляда в спину. Заночуем или в путь?

— Ты знаешь, куда? Ночью увидишь дорогу? — оживился Дорн. — Тогда рысью, я устал от безделья.

— Да. Мы срезали и ещё срежем, но впереди место, которого не миновать, — поморщился Ул. — Водораздел. Соловьиный перевал. Справа болота, слева топи… Нет удобного обходного пути.

Забравшись в седло, Ул постарался сесть поудобнее, чтобы рысь не мешала важному делу. Без стрел и лучший лук бесполезен. Значит, надо постараться, изготовить хоть какие. И — подумать тоже.

Отчего обдала холодом память о замке на перевале? Тот замок Ул мельком видел по пути в столицу, и рядом пронеслась охота беса. Так беса теперь нет в замке… наверное. Ул на ходу резал ветки заимствованным у Лофра узким боевым ножом. Затачивал простенькие учебные стрелы, вздыхал и искал причину страха.

Смеркалось, ночь задувала звезды одну за одной, загоняла мрак под ветви деревьев — чёрный, холодный, влажный…

— Гербовая башня, — шепнул Ул, найдя имя для страха.

Он порылся в кармане, подбросил на ладони кости и проследил, как они взблёскивают в лунном свете. Серебро ночи неярко, волшебно и тонко, рисовало поляну впереди, перелесок, а за ним опушку просторного луга. Дорн придержал коня, недоуменно проследил полет игральных костей, подброшенных Улом… Уставился на них, лёгшие на ладонь в ряд, тем самым порядком, какой и называют «гербовая башня»: одна точка, две и три. Вершина башни, средний ярус и основание…

— Второе название такого броска — башня царственных врат, — согласился Дорн. — Ты играешь в кости?

— Нет. Но мне советовали искать смысл в присказках игры. По дороге в столицу мне сказал… он… не важно, — чуть не выболтав секрет Тана, запнулся Ул. — Замок у водораздела древний, в каждой его стене камень с гербом. Новый хозяин уничтожил их.

— Разве название броска костей может иметь глубокий смысл? — отмахнулся Дорн.

— Там нас станут поджидать, вот почему взгляд в спину пропал. На перевале бушуют грозы. Мы дождёмся ночной грозы и пройдём под её прикрытием. Надеюсь, игра в кости совсем пустая забава. Упоминание врат пугает меня. Не знаю, почему.

Дорн отмахнулся, немного помолчал. Затем принялся выспрашивать о важном в пути: как далеко до перевала, скоро ли получится туда попасть, сколько дней осталось из месяца, отведённого на доставку прошения и как выглядит девушка? Ведь друг Ул заявил: он готов на многое для неё. Безропотно и безответно…