Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Он ещё раз улыбнулся. Скользнул беззвучным ветерком по двору, мимо страфов, которых их седоки полагали, надо думать, надежными сторожами от охочих до сплетен чужаков: не зря привязали у самой двери. Так, что гостю мимо не пройти, не рискнув головой. Утомленные птицы, голодные, седла с них после полного дня бега не сняты. Такие не пожалеют, всю злость на чужаке выместят, в один удар вложат. Смертельный удар! Не зря Марница сказала: лакомая мишень для страфа – макушка… Опять же: шум поднимут. Всякого заметят и хозяину выдадут. Кроме него – лесного жителя, друга любой животине. Ким погладил и рыжего страфа, тот успокоился и сразу сунул голову под крыло – самое время спать, темно уже.

Оглядев заново двор и вслушавшись в шум на кухне, в стук топора на заднем дворе, Ким уверенно шагнул вплотную к стене, примеряясь к плотно сведенным ставням, к узкой щели света меж ними. Нет людей поблизости и сюда никто идти не готов, чтобы тайное выведать. В «Рыбьем хвосте» знают, что можно слушать и слышать, а от чего случается такое несварение желудка, которое уже ничем не лечится, потому что сталь кинжала наемника в брюхе – не переварится.

– Груз хорош, если вы везете то, что указали, – отметил невысокий сухой человек, сидящий к окну спиной. – В уме и без ущерба?

– В уме, – чуть помявшись, отозвался здоровяк напротив. – Как есть в уме, брэми. Мы ужо всяко пробовали, а токмо поостереглись ум-то вытряхнуть. Отступилися, значится. Мы ужо не дурнее дурных. Ох, и тягостно было его провезти через всю ихнюю землю. Ужо как мы усердствовали! Ужо как гнали нас, сколь золота мы извели на шааровых слуг да рабов, глаза им отводя… Такой он дороже, пожалуй – в уме.

– Дороже? – насмешка в спокойном голосе сделалась явной. – Знаю я ваши стоны. Ложь. Вот деньги. Не нравятся они вам, так и не берите. Вторую часть золота выдам в порту. Если в уме.

– Добавить бы следовало, – прогудел с возмущением детина, молчавший до сих пор.

– Так вы денег пока не берите, своей дорогой ступайте. Я догоню – добавлю, – ласково пообещал тот, кого Ким сразу определил в посредники. – Ишь, цену они желают устанавливать. Не будет ни кархона сверх оговоренного! Вы, недоумки, зачем сунулись в город? Стража видела вас, а вороных тем более рассмотрели все, кто не ленив.

– Так не было вас туточки. Мы вечёр глянули – и ну искать…

– И ну по трактирам скакать, баб веселых тискать… А как же груз? – голос высох до полнейшего и с трудом сдерживаемого бешенства. – День потратили впустую! Вас бы рыбам на корм за это. А вы золото просите. Вы на курьерских страфах из стойл ар-Бахтов повсюду разъезжаете, город сплетней о вас гудит. За это тоже приплатить?

– Нет подклювных бубенцов, отколь слуху взяться? А мешок-то, так в комнате он, целехонек, – испуганно отозвался один из тех, кого Ким обозначил для себя наёмниками.

– Неси.

– Нет! – Голос наемника окреп. – Золото на стол – мешок на стол. Токмо так. В порт мы ни ногой, не дурные. На тант вмиг подсадите! Ведома нам ваша, брэми, доброта. До утра вам срок.

Посредник долго молчал, оценивая нечто. Тонкие длинные пальцы постукивали по столешнице, выбивая ритм, годный для резвого хода галеры. Потом мужчина решился и кивнул.

– Не по моему будет, но и не по вашему. Сидите тихо. Мои иглометчики здесь, так что ни единого движения! Я скоро вернусь. Мы обменяем мешок на золото. Не утром, сейчас.

– Мы будем ждать, – охотно пообещал более говорливый наемник. Хмыкнул. – А только нет у вас иглометчиков. Страфы бы…

Посредник шевельнул рукой – и игла вошла в столешницу возле пальцев наёмника.

– Ты сиди. Ровно сиди. Ведь, – голос дрогнул сухом смехом, – знаешь мою доброту… А теперь с умом моим вполне подробно ознакомился. Ох, смотри… я и на память не жалуюсь.

Наемник замер, едва дыша и не рискуя обернуться. Трактирщик – по переднику рабочему ясно, что он – на миг возникший за стойкой, сгинул снова, унёс игломет. Посредник встал и пошёл через зал к боковой двери. На ходу бросил брезгливо:

– Люди ныне в недостатке, любые годны и всё одно – мало их, дел больше… иначе я бы вас прикопал на заднем дворе. Не вынуждайте меня передумать.

Ким усмехнулся, ощупал ставни, глянул вверх. Неудобно… Отвернулся, шагнул к вороным. Торопливо погладил сунутую под руку голову каждого. Прыгнул одним мягким движением, опираясь о толстое бревно для привязи и сразу переступил на ближнее седло, качнулся вперед-вверх, нырнул в приоткрытое оконце чердака. Тесное, неудобное, но – сладил. Недовольно изучил три крупных осиных гнезда под коньком крыши.

– Пчелы вывелись, а трупоеды жируют, – сквозь зубы отметил он, двигаясь через чердак к лестнице. – И с людьми то же. Кто работает, тот до сыта не ест и жизни сладкой не знает.

Пустой коридор предложил на выбор три двери. Лукаво щурясь, Ким помянул деда Сомру – и уверенно шагнул к правой. Присел, рассмотрел тяжелый висячий замок в проушинах. Тронул дерево, прошитое гвоздями. Трещинки послушно увеличились, проушины легли в ладонь целые, Ким переместил их на пол, осторожно учел все гвозди: не выпал ли какой. Дверь качнул без звука, глянул в комнату, темную, пустую и неприбранную. Принюхался с отвращением. Заметил мешок на столе. На миг задумался, щурясь. Удобный мешок: неприметный, пухлый, холщевый. Таких в любом хозяйстве из пяти – пять… Один как раз на чердаке завалялся.

– Груз, значит, – шепнул Ким. – А пусть-ка добряк-посредник догонит и добавит. В пользу пойдёт, в пользу. Какая сказочка занятная, новая да нарядная! Про двух жадных разбойников и три осиных гнезда в подменном мешке…

Очень скоро Ким выбрался с чердака, прыгнув на бревно для привязи страфов и оттуда соскочив наземь. Подергал поводья, с сомнением качнул головой: непрочны… Щелкнул языком, погладил птиц – да и сгинул в кустарнике, унося за спиной мешок. Напоследок приметил: рыжего страфа у привязного бревна нет. На нём, видимо, уехал посредник. Человек неприметный, и страф у него незапоминающийся.

– Да где ж тебя носило, негодяя? – выпалила Марница, едва разобрав голос Кима, тихо позвавшего с дороги.

– Где носило, оттуда уже унесло, – воровато оглянулся бывший заяц. – Ох и поспешать нам надо…

– А воняет чем? – не унялась женщина, усадив Тингали в седло и поднимая Клыка. – Идём, вот горе, сплошные переживания. У меня дрожат руки! У меня! Да я прежде… Да я ничего не боялась.

– Самый сильный страх – за родных, не за себя, – мягко улыбнулся Ким, снова оглядываясь и припускаясь бегом. – Маря, на север нам. И ходом, ходом. До леса дотянем – живы будем.

– Утешил, – огрызнулась Марница, хлопнула себя по бедру, проверяя ножи. – Ишь, отпустила самого толкового в дозор. Он расстарался: вони натащил полон мешок, а страху и вовсе без меры нагреб!