Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Он хороший, – уверенно согласилась Тингали. Погладила пальцами панцирь и попыталась расправить ус. – Он справится, его Кимочка лечил, себя не щадил.

Утром Ким проснулся поздно, солнышко уже обвело золотом верхние иглы сосновых крон, и казалось: каждая годится для работы наилучшей вышивальщицы. Шелестят, поблескивают, канву неба чешут, пух тончайших облаков выбирают да в ровные нити выкладывают, чтоб розовым да золотым тоном покрасить… Так светло да радостно, а только нет покоя – Тинка носом шмыгает, не унимается. Пришлось вставать без промедления.

Беда, само собой, была всё та же. Выр за ночь сделался серым, темные жилы сосудов внятной сетью узора проступили под слабым панцирем. Тело выглядело вздувшимся, совсем неживым. Тинка плакала и поливала выра водой вперемежку со слезами, не в силах помочь чем-то ещё. Подняла голову – ореховые глаза все в красных прожилках, нос распух, губы искусаны. Дрожащей рукой показала на панцирь. Ким сел, глянул. И улыбнулся.

– Отстает, да. Но это не плохо. Просто он линяет. Отравили его сильно, и тем ускорили смену панциря. Даже, пожалуй, придётся ему месяц-другой голышом побегать, как у выров называется – мягкотелым.

– То есть… жить будет? – Тинка не поверила в услышанное.

– Сосуды у него выделились, потемнели, – показал Ким. – Хороший знак. Выры на людей мало похожи. Они могут в эдакую спячку впадать… полезную. Интересный малыш. Наёмники его травили, меры в ядах не зная, а он всё за жизнь цепляется. – Ким отошел к краю поляны и присел возле кучи подсохших водорослей, выброшенных вчера из мешка. Принюхался, брезгливо выбрал одну бурую ленту, пожевал и сплюнул. – Яды травянистые я все понимаю, здесь три их. И ещё каменный, из особой соли. Делалось без ума, на взрослого выра. Чтобы паралич его разбил… и чтобы боль донимала, даже и тогда, без сознания. Чтоб сразу и сох, и гнил. Гадкие людишки эти наемники… были.

– Вот-вот, – кивнула Тинка. – Хорошо сказал: были! Не жаль таких.

– В длину он мал, клешни ничтожные, но живучесть у него огромная, – улыбнулся Ким. Задумчиво подергал себя за отросшие кудри, падающие на лоб до глаз. – Хорошо, если весь панцирь сбросит. Можно его подкормить, чем следует, рост ускорить. С гнусного дела пользу получить для малыша. А жить он будет, не сомневайся. Дай-ка гляну, не помочь ли ему спинную пластину сбросить. Пожалуй, душит она малыша. Таннской солью пропиталась и попортилась, засохла и стянулась, не желает лопаться, тормозит линьку.

Подошла Марница, гордо ссыпала в траву ворох грибов. Тряхнула головой – вот я какая, всех могу прокормить и в лесу! Догадливо вынула нож и отдала Киму в протянутую ладонь. Тот повозился над выром, невнятно бормоча и хмурясь. Раздался слабый хруст, хлопок – и Ким разогнулся, держа в руках пустой панцирь. Почти прозрачный, мутно-желтоватый. Тело выра сделалось более плоским и окончательно жалким. Тингали заново полила его водой, удивленно охнула: муть вспенилась, утекла… и под ней обозначилась гладкая кожица, розовато-серая и выглядящая совсем не плохо.

– Симпатяга, – хмыкнула Марница, споро перебирая грибы и складывая годные в сумку. Или выбрасывая, если Ким неуловимо качал головой. – Малыш-голыш… Дети всегда красивые. Даже у выров.

Ким тронул кожу выра, пальцы легли на середину груди и прощупали её сверху вниз, до начала хвоста.

– Определенно, необычный выр, – снова порадовался Ким. – Сердца уже работают, медленно, но ровно. Пять у него сердец, как подобает неущербному. Если так, если неущербный и малого роста, от рождения ему не более года, самое большее – двух. Не понимаю ровно ничего! Как можно украсть личинку из бассейна? И откуда у годовалого развитые зачатки клешней, если они появляются обычно к трем-четырем годам?

Никто на эти умные замечания не ответил. Зато прибежал Клык, заклокотал, довольный собой и проведенным в лесу временем. Два курьерских вороных следовали за вожаком, часто склоняя головы, безоговорочно признавая его главенство. Клык нагнулся над выром, втянул воздух – познакомился – и отвернулся. Бить клювом и не подумал…

– Ха! А говорили, страф всегда нападает на выра, такой у него вложен в голову врожденный закон, – удивилась Марница, пряча свой запоздалый страх: а ну, как её Клык нечаянно погубит малыша? – Вот никому нельзя верить. Кроме Кимочки.

Усы выра слабо дернулись. Тингали вскрикнула от восторга и вылила на серо-розовое тело остатки воды из котелка. Нагнулась, рассматривая странное «лицо». Плоское, лишённое подвижности из-за панцирных пластинок, обычно пригнанных вплотную, но сейчас готовых отвалиться – линька и их не пощадила. На лице помещалась пара глаз, низко расположенных и широко расставленных у самой прорези носа, оба – с похожими на брови пушистыми отростками, а выше их – гнезда глазниц основных глаз. Под носом – борода тонких ворсинок, прячущих рот.

Глаза на стеблях осторожно вынырнули из гнезд и втянулись, снова выросли, заметались, изучая всё вокруг. Усы оживленно встопорщились.

– Да ты совсем очнулся, вот молодец! – восхитилась Тингали. – Доброе утро! Ох, и напугал ты меня! Всю ночь лежал и не дышал. Я воду лью-лью, а пользы и не заметно…

– Напугал? – хрипло и едва слышно уточнил выр. Бровные отростки дрогнули. – Хол не трус, но Хол не хотел пугать.

– Меня Тинкой зовут, – заулыбалась Тингали. – Это Маря, это Клык. Вот Ким, он уволок тебя у злодеев из-под носа. Он ловкий! Самый лучший на свете.

– Самый лучший Шром, – упрямо выдохнул выр. Оба глаза сосредоточились на котелке.

Тинка вскочила, сбегала к ручью и вернулась с водой. Выр неловко перевалился на бок, потом встал на слабые подламывающиеся лапы, сунулся было в котелок – и отпрянул, потащил свое непослушное тело к ручью: пока что работали только три пары рук, задние лапы безжизненно волочились. Тинка вылила воду на спину выра. Кожа вздрогнула, и малыш замер.

– Панцирь, – жалобно пискнул он. Глянул на свою изуродованную клешню и поник. – Теперь у Хола одна клешня…

– Зато усы целы, – со знанием дела успокоил Ким. Подхватил выра на руки и отнес к воде, бережно погрузил, придерживая под лапы. – Отдыхай. Потом расскажешь, как ты угодил в мешок.

– Хол не трус! – возмущенно пискнул выр и сердито развел передними руками. – Я одного сразу укусил за палец, только их было двое. – Выр показал свою изуродованную клешню. – Меня ударили по спине. А потом по клешне, да.

– Отомстили, – вздохнула Тинка. – Гнильцы!

– Гнильцы! – сразу согласился выр. – Но Хол не трус, ничего им не сказал. Хол понимает: нельзя лоцию бухты возле замка ар-Бахта отдавать гнильцам. – Выр помолчал, жалобно сжался. – Было больно. Совсем больно. И даже совсем страшно.

Ким задумчиво оглядел поляну, собранные вещи, отдохнувших страфов.