Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

За спиной вырос невнятный дальний шум. Крики, стук, грохот – во влажной ночи звуки разносятся гулко… Зло и отчетливо заклокотали страфы. Их топот стал расти и приближаться. Марница на бегу достала ножи. Ким качнул головой и тихонько рассмеялся. Вороная пара страфов нагоняла путников резвой побежью, уверенно опознавая по запаху след нового, единогласно избранного, хозяина.

– До леса мы теперь запросто доберемся, – пообещал Ким, останавливаясь и придерживая за повод Клыка. – Не точи когти, не враги. Ты же не готов один везти нас троих?

Клык задумчиво моргнул и опустил лапу, занесенную в движении угрозы. Вороные дотопали до Кима, сунулись клювами в его ладонь. И охотно подогнули ноги, разрешая занять седла…

Далее направились побежью, позволившей достичь тракта на удивление скоро. Свернули по пустой ночной дороге к северу. Ким настоял, видя утомление страфов, на быстром шаге. Заверил: никого вблизи нет, птицы спокойны, а лес уже машет своему другу ветками с ближнего холма. Оказался, как всегда, прав. Лес выступил из тумана сразу, нарисовался узором сосновой хвои, приветствовал густым запахом трав. Вороные охотно свернули с дороги и шагнули под ветви. Ким нахмурился, повздыхал, а затем уверенно указал направление к ручью. Когда темнота загустела стоялым киселем, обещанная вода плеснула под лапами страфов.

– Славное место, – обрадовался Ким. – Светляки есть… Надо же, выжили, родные, не сгинули.

Он раскрыл ладонь и светляки сели на неё. И на ветки вокруг – тоже. Стало уютнее. Марница заинтересованно изучила вороную пару страфов, счастливым тоном похвалила Кима за удачную кражу.

– Не воровал, сами прибились птички бесхозные, – глаза Кима лукаво блеснул в полумраке. – Кашу не удалось с кухни взять, не хотел я проверять, сколь там народу прячется да друг за дружкой следит. Один мешок и уволок.

– Самый вонючий, – поморщилась Марница. – На кой ляд нам эта холщевая гниль?

– Это не гниль, – возмутился Ким, бережно опуская мешок в траву и развязывая веревку на горловине. Оттянул холстину, прощупал влажные, сильно подгнившие и несвежие, водоросли, намотанные комком. – Это груз. И он, как было обещано, в уме…

Марница вздрогнула и упала рядом, опираясь на руки и колени. Стала помогать разгребать водоросли, слой за слоем. Охнула, когда под пальцами натянулась толстая сетка, разрезала её одним из своих ножей. Ким стащил мешок до конца и отгреб гниль в сторону. В сетке лежал, плотно и безжалостно свернутый в комок, выр. Усы смяты, левая клешня – крошечная, едва намеченная – разбита, затянута серой пеной. Глаза утонули в складчатых глазницах, мутны и слепы – малыш без сознания… Тингали вытащила из вьюков котелок, сбегала и наполнила водой в ручеёк, вылила на выра и жалобно всхлипнула.

– Умер?

– Скорее, отравлен, – обнадежила Марница без особой уверенности в голосе. – Ким, что-то можно сделать? Ким!

Похититель мешка сгинул в лесу, как всегда, незаметно… Тингали всхлипнула снова и принесла ещё воды. Марница выругалась для порядка, посидела немного. И взялась обихаживать страфов. Расседлывать, проверять, нет ли потертостей на брюхе и спине, целы ли клювы, не сбиты ли лапы. Птицы на заботу отзывались клокотанием: радовались, что хоть кто-то понимает их и жалеет. Опасливо оглядывались на Клыка, который метался туда-сюда по полянке боевитой танцующей походкой. Задирал шею и приплясывал, выпускал когти – претендовал на место вожака.

– Клык, да ну тебя, – отмахнулась Марница. – Ребята есть хотят. Не красуйся, крыс ищи. Или хоть какую жратву. Свободен, это ясно?

Вороной решительно щелкнул клювом и умчался в ночь. Ким, наоборот, возник из мрака и упал на колени рядом с выром. Перевернул его на спину, вытребовал у Марницы нож и стал бережно раздвигать волоски у губ, затем создавать щель в перетирающих пищу пластинах. Сам он морщился и торопливо жевал нечто – явно невкусное. Нагнулся, сцедил вместе со слюной в щель вырьего рта. Нащупал в куртке новые травы и снова стал жевать.

– Ты умеешь лечить выров, – поразилась Марница, вынимая второй нож и пристраиваясь у лапы страфа. – Не дергайся, маленький, когти надо осмотреть. Вон – задир. Завтра ты охромеешь, ясно?

Страф, вовсе не маленький, нагнул голову и изучил опасный задир. Попробовал сточить клювом – безуспешно. Позволил новой хозяйке делать необходимое, моргая и озираясь. Ким уже жевал третий пук травы, давился и морщился пуще прежнего. Маленький выр лежал по-прежнему, обмякший и по виду совсем неживой. Тингали рыдала в голос, терла щёки и лила воду из котелка.

– Толку от меня! Не умею жизненные нитки от обрыва сберегать и заново спрядать.

– Эк ты хватанула, – поразилась Марница. – Не для людей это дело, а для Пряхи одной, всему миру устроительницы. Мы только рвать горазды, мы же вроде детей малых… И по большей части – без жалости рвём, без разумения. Однако ж и мне стыдно назвать гнильцом этого малыша. До чего выродеры дошли! Заказы на младенцев принимают… Их бы самих заказать.

Ким сцедил последнюю порцию слюны пополам с травой. Отнял у Тингали котелок, напился досыта. Отдышался, огляделся. Посидел с прикрытыми глазами.

– А я как раз заказал, – тихо выговорил он. – Мешок-то подменил… Что бы они ни наплели, им не поверят. Посредник и без того мужик злой, а уж как его осы покусают, он и спрашивать не станет.

– Ничего себе, сказочка, – рассмеялась Марница. – Лучшая из твоих, на мой вкус. Потому как мертвый выродёр – большое благо. Гнильцы они. Для них нет уже ничего настоящего в мире.

– Опять ты судишь всех сразу, – устало отметил Ким. Поймал руку сестры. – Тинка, ты уж посиди с ним. Поливай, воды не жалей. Если хоть покажется, что шевельнулся – буди. Мне отдохнуть надо, измаялся я с лечением. Управишься одна?

– Кимочка, я от него ни на шаг.

Марница мигом раскатала плащ и молча помогла Киму улечься, сама же ушла на край поляны, неотступно сопровождаемая страфами. Оба явно были из стойл, выращены в строгости, свободы никогда не знали, к общению и вниманию не привыкли, леса так вовсе – побаивались. Чужой он, дикий, непонятный курьерской рабочей птице… Клык явился из мрака, темнее ночи и важнее кланда. Бросил ничтожным неумехам-собратьям пару кусков мяса – как подаяние. Оттёр соперников от хозяйки и замер, выслушивая похвалы. Лег, распушил крылья, готовясь греть Марницу, устраивающуюся спать.

– Ты за этим, за малышом, точно присмотришь? – зевнула Марница.

– Да, – угрюмо выдохнула Тингали. Вскинулась и строго велела: – Скажи иначе! Ты его мертвым в мыслях назвала. Я слышу!

– Пахнет он, как будто вчера ещё издох… Но я желаю ему здоровья, – нехотя и чуть виновато сообщила Марница, накрылась курткой. – Честно. Он такой жалкий, что плохого и подумать нельзя.