Дэн Вилета - Дым

Леди Нэйлор задумывается.

— Твое жилье тоже под наблюдением?

— Нет, обо мне они пока не знают. Но если я приведу гостей, это заметят. А протащить туда ребенка непросто. У тебя нет другой квартиры в городе?

— Есть еще две. Но Траут наверняка уже послал людей и туда.

— Ясно. Значит, выбора нет. Все постоялые дворы будут проверять, а нам срочно нужна крыша над головой. Итак, мы должны покинуть город и направиться в мой деревенский дом. Лучше всего выехать через ворота Мургейт. — Он умолкает на время, необходимое для того, чтобы прикрыть и вновь поднять веки. Вряд ли он просто моргнул. — А как быть с этими двумя?

Голос мужчины по-прежнему мягок. Но в его словах слышится угроза.

«Мы слишком много знаем. Для него мы лишь свидетели. Случайные люди. Ненужные». Эта мысль пугает Томаса, заставляет вспомнить недавнее унижение: «Все это время вы считали себя особенным. Думали, что вы в центре событий».

Может быть, он и вправду никто. Сердитый юнец, сын своего отца. Но с ним Ливия, и он обязан защищать ее. В рукоятке зонта этого человека может быть спрятан нож, а в карманах брюк — пистолет. Леди Нэйлор, словно читая мысли Томаса, обращается не столько к дочери, сколько к нему:

— Дело обстоит так: либо вы предадите нас, и все останется как есть: вранье, леденцы и сигареты, бесконечное лицемерие власти. Либо мы покончим с этим, превратим в пыль.

— Конец дыма. — Голос Ливии дрожит от какого-то чувства. Непонятно, что это: недоверие или надежда. — Вот над чем ты работала? Над созданием нового мира добродетели?

Леди Нэйлор кивает и берет руки дочери в свои, так, будто собирает крошки со стола.

— Да! Новый мир добродетели. Мир справедливости. Я делаю это ради твоего отца.

Справедливость. Слово звучит как призыв к оружию. В Томасе оно пробуждает жажду действовать, да такую, что он с трудом сдерживается.

— А что будет с ребенком? — хрипло спрашивает он. — Он не пострадает?

Его глаза останавливаются на бесформенном свертке из рук, ног и пальто на коленях Себастьяна. Томас вспоминает о царапанье в шкафу, о палке с крюком, которой размахивал капитан. Дитя уже сильно пострадало, это невозможно отрицать.

Человек, назвавшийся Себастьяном, ловит взгляд Томаса.

— Ребенку придется перенести еще некоторые неудобства. Но вреда ему не причинят.

— Но где же его родители? Вы похитили его! Он здесь один, к тому же напуган.

— Да, мы его похитили. Однако то место, откуда он родом… Поверьте, жизнь его не была приятной.

— Будь она приятной, вы все равно похитили бы его?

— Разумеется. В любом случае мы спасли его от многих невзгод. Правда, можно сказать, что после этого мы заставили его голодать.

Есть что-то обезоруживающее в Себастьяне. Кажется, он просто не умеет прятаться за самообманом. В то же время его расчетливость заставляет Томаса вспомнить о Ренфрю. Тот тоже обожествляет разум. Вот и сейчас мысли Себастьяна легко переключаются с правомерности похищения детей на планировку города.

— Вижу, мы проехали рынок Спиталфилдс. Пора уведомить кучера о новом маршруте. Увы, выезжать из города рискованно. Ворота могут уже быть под наблюдением. Вернуться будет очень сложно.

Себастьян тянется, чтобы постучать в маленькое окошко, которое отделяет их от облучка, но Ливия его останавливает. Ее руки все еще зажаты в ладонях матери.

— Мы знаем одно место. Вас там не найдут.

Она нерешительно смолкает, хотя в глазах яростно сверкает какая-то сердитая надежда.

«Не надо, — думает Томас. — Мы не имеем права…»

Но Ливия не нуждается в его советах.

— Мы живем у одной семьи. Только муж и жена, больше никого. Познакомились с ними случайно. Вы можете им доверять. — Пауза, поджатый рот. — Если можно доверять тебе, мама.

— Конечно, я же поклялась, разве не помнишь? — Леди Нэйлор радостно смотрит на Ливию. — Эти ваши знакомые, они бедные?

— Да, очень бедные.

— Хорошо. Мы сможем им заплатить. Скажи, куда ехать.

Повозка останавливается на углу неподалеку от дома Гренделя, а Томас все еще не разобрался в происходящем. Этим вечером они отправились шпионить за врагом. Теперь они везут его к себе домой — в то единственное место на земле, которое они могут, по крайней мере пока, считать безопасным. Выходит, всего за несколько часов они перешли на сторону противника. И даже не успели толком все обсудить. Леди Нэйлор сказала только, что она не желает им зла. Что она борется с дымом. И что она похитила ребенка при помощи этого незнакомца с чистым взглядом.

Не маловато ли для доверия?

И несмотря ни на что, они привезли ее сюда, злоупотребив великодушием человека, который страдает добротой примерно так же, как обычные люди страдают гриппом. Они дожидаются, пока повозка не скроется из виду, и со всех ног бегут по темным улицам. Себастьян перекинул завернутого ребенка через плечо. Мальчик совершенно неподвижен, что выглядит противоестественно. Его чем-то одурманили, заключает Томас. Их новые друзья не очень-то разборчивы в средствах.

И все же какое это облегчение — вновь оказаться в маленьком дворике позади сгоревшего фасада и подняться по узкой лесенке на верхний этаж! Ливия напряжена, когда стучится в дверь. Возможно, она сожалеет о том, что предложила матери это убежище. Ни она, ни Томас не упомянули об особенности Гренделя. Хорошо, о ней узнают, и что тогда? Томас все еще не решил, жалеет он Гренделя или восхищается им. Грендель — это вол в мире гневливых быков; доброе создание, склонное к меланхолии и любящее хорошо поесть. Если будущий мир леди Нэйлор состоит из таких вот Гренделей, это далеко не худший вариант, по мнению Томаса.

Дверь открывает сам хозяин. Сначала он видит только Ливию и взмахивает руками, чуть не затушив огрызок свечи, с которой пришел встречать гостей.

— Вы вернулись! Скорее идите в дом. Вы не поверите…

Потом он замечает в сумраке лестничной площадки леди Нэйлор и Себастьяна.

— Это ваши друзья?

При этих словах он делает шаг назад. За его спиной кто-то бежит к двери.

— Это моя мать, — отвечает Ливия. — Простите, но нам пришлось пригласить ее в ваш дом.

Грендель кивает. Он в растерянности. Его взгляд теперь прикован к Себастьяну и свертку у него в руках. Сверток шевелится, просыпаясь. Сбоку от Гренделя, в тусклом сиянии свечи, возникает еще одно лицо. Томас не сразу узнает его. Дело не в том, что Чарли очень исхудал. С ним случилось что-то еще, какая-то потеря — и куда более серьезная, чем потеря веса. Все же он улыбается. Но потом улыбка замерзает у него на губах. Возможно, присутствие леди Нэйлор иссушило его радость. Вот только смотрит он на Ливию и Томаса, а не на троицу, явившуюся с ними.

«Мы ведь даже не касаемся друг друга, — думает Томас. — Значит, это видно, как дым».