С Лисочка - Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

А ведь Квени чуть было не уговорил меня взять его с собой. Вначале он осыпал меня тысячами обещаний вести себя пай-мальчиком: ложиться вовремя, не залезать на мачты, не просить «дать порулить», есть все, чем будут кормить, даже если кормить будут брокколи и морской капустой. Когда это не подействовало, он попытался надавить на мою совесть, пустившись в пространные рассуждения о том, как неудобно просить присматривать за таким непоседливым ребенком, как он, таких жутко занятых врачей — Людовика и Бланку. Затем попросил снова рассказать меня о моей первой экспедиции, прекрасно зная, что дядя впервые вывез меня на раскопки, когда мне и пяти лет не было. Прослушав историю про раскопки, он принялся рассказывать, как мне завидует: ему-то уже десять, а он со мной только один раз ездил в Суран. И то не в экспедицию, а просто город посмотреть. И такие разговоры с повторами и вариациями он заводил со мной целую неделю, пока я улаживала текущие дела и готовилась взойти на борт «Туфли Кирмиса». И почти убедил. Он кого угодно на что угодно раскрутить может. Ох, вырастет… Собственно, я бы и рада была взять его с собой, но меня удержало соображение, что он из-за этой экспедиции пропустит несколько месяцев школы. Приди приглашение от султана не в середине августа, а в мае, плыли бы мы вместе. Сказать честно, после того как корабль отплыл из ицкаронского порта, я два дня ждала, что мой сынок вылезет откуда-нибудь из трюма и поставит меня перед фактом своего участия в этом путешествии, а когда этого не произошло, честное слово, я даже что-то вроде легкой досады ощутила. От себя-то глупо скрывать, что я очень быстро начинаю скучать по нему — моему маленькому шалопаю. Ах, как мне хотелось сейчас, когда я вымокла до нитки, когда ледяной ветер норовит оторвать меня от поручня и выбросить в океан, — как мне хотелось оказаться в Лунном храме, в моей комнате, и чтобы он был рядом. А этот шторм, эти пираты, эта каравелла, приглашение жарандийского султана, — чтобы все это оказалось сном. Увы.

С его наимудрейшим величеством Персифом Четвертым я познакомилась три года назад в Суране, когда тот приехал с дипломатической миссией ко двору императора и был еще всего лишь принцем Персиф-шахом, причем принцем даже не наследным. Познакомились мы на приеме в Императорском музее природоведения — Персиф-шах слыл большим любителем древней истории и палеонтологии; зная об этом, распорядитель имперского двора специально поторопил открытие выставки древнеэльфийской культуры, чтобы оно состоялось во время визита столь высокого иностранного гостя. Я в то время находилась в Суране по храмовым делам и как раз Квентина прогуливала на зимних каникулах, но, конечно же, пропустить подобное мероприятие не могла — ни как жрица Луни, ни как доктор археологии, ни как специалист по эльфийской культуре. Персиф-шах тогда произвел на меня сильное впечатление. Седеющий высокий мужчина с орлиным носом и пронзительным взглядом синих глаз, он показался мне чрезвычайно умным и начитанным человеком, которого ни деньги, ни власть, ни близость к правящему монарху не смогли испортить, а лишь послужили развитию его многочисленных природных талантов. Мы беседовали с ним около получаса. Я рассказывала о моих раскопках под Лук Големом, где в одном из курганов мною была обнаружена могила легендарной Эббиты, которая, как известно, была королевой саратов [37] Сарат ы или саорэты — легендарное полукочевое человеческое племя, жившее порядка четырех тысяч лет назад на северо-востоке от Лунарийского леса. Название племени, по одной версии, происходит от древнеэльфийского выражения «саор эта» — «женщина-человек с мечом», по другой — от названия правого рукава Ицки — реки Сар ы (некоторые географы, к слову, склонны считать Ицку рукавом Сары, а не наоборот, и не так уж они и неправы, учитывая большую протяженность последней). В современной сурано-ицкаронском языке слово «сарат а » стало нарицательным, так называют женщин-воительниц безотносительно их происхождения. — женщин-воительниц, чье царство четыре тысячи лет назад по площади не уступало Лунарийскому и имело с ним многочисленные культурные связи. Персиф-шах, в свою очередь, поведал мне о своей коллекции ископаемых останков, в которой встречались действительно уникальные экземпляры: к примеру, прекрасно сохранившийся скелет амфидриады, датируемый шестнадцатым тысячелетием до нового ицкаронского летоисчисления. Мы расстались вполне довольные друг другом, а год спустя, в результате маленькой гражданской войны, Персиф-шах превратился в Персиф-султана. Какое-то время он был занят весьма насущными делами — разбирался с другими возможными претендентами на жарандийский трон, а когда его власть вполне упрочилась, решил построить себе новый дворец. Место для строительства дворца он выбирал сам, и выбрал его так удачно, что теперь я еду в Жарандию — рабочие, копая котлован под фундамент, отрыли древнее эльфийское поселение, возраст которого сам Персиф оценил в четыре тысячи лет. Решив повременить с новым дворцом, он пригласил меня возглавить раскопки и прислал за мной свою лучшую каравеллу. Разумеется, от такого рода приглашений не отказываются — до сего момента считалось, что эльфы в Жарандии в ту эпоху не жили, и вообще стали появляться там всего лишь лет пятьсот назад, когда массово бежали из Катая в Тропикану, а уже оттуда кто-то из них перебрался и через океан. Я и не стала отказываться, о чем сейчас очень, очень, очень жалела.

Мне казалось, что я целую вечность стою, вцепившись в скользкий поручень, под мокрыми ударами шквального ледяного ветра, среди волн, каждая из которых была с двухэтажный особняк. Сколько времени прошло на самом деле, я сказать не возьмусь, но когда ливень превратился в едва накрапывающий дождик, ветер поутих, море чуть успокоилось, а ночная тьма стала выцветать, перед тем, как смениться унылой серостью раннего утра, я едва держалась на ногах от усталости, к тому же изрядно промерзнув. Наш маг — а к тому моменту он перестал изображать из себя столб и перебрался от штурвала к столику — снял с пояса флягу и протянул ее мне. Я отхлебнула, и меня будто жидким огнем обожгло — во фляге был ром, причем самый крепчайший, тот, что гонят из сахарного дерева на Янтарных островах. После меня к фляге приложился капитан, за ним — рулевой, после — сам Омар Ол-Фариз, а затем глоток достался и его ученику, который, так же как и я, провел несколько часов, вцепившись в ограду капитанского мостика. На меня, как, впрочем, и на окружающих, этот глоток произвел очень сильный эффект: стало тепло, и настроение резко поползло вверх. Видимо, во фляжке был не простой ром, а что-то из разряда алхимических зелий на его основе.