Алеф Элдер - Глазами Странника [СИ]

Азара не могла вернуться в Тронгарос. Не сейчас — слишком больно смотреть в глаза Рейярине, не имея ничего в ответ, слишком больно возвращаться с пустыми руками, обронив то, что было в них, слишком много боли, чтобы предлагать ее другим.

— Мне не нужно в Тронгарос.

— Что ж, тогда мы можем полететь вместе. Ясвэ! — позвал маг. Зашумели листья, из-за деревьев вынырнула красная тень и вопросительно посмотрела на юношу. — Улетаем, — пояснил он. Грифон перевела взгляд на Азару и едва заметно кивнула. — Крепко держитесь за меня, эта бестия с характером, — маг положил одну руку на шею птице.

— Подожди, — остановила Азара. — Позволь девушкам найти общий язык.

Юноша посторонился. Она проворно оседлала грифона, словно летала на них каждый день.

— Извини, я даже не спросила твоего имени.

— Я Мальзогор. Но, думаю, мы еще успеем…

— Мальзагор, я передам магистрам, что ты пытался меня остановить.

— Но… — он и впрямь попытался запрыгнуть на грифона, но Ясвэ легко отбросила его крылом. Следующий взмах поднял заговорщиц в воздух.

Могучие крылья, колыхая листву, неспешно рассекали воздух, грифон удалялся, его очертания терялись в дали. Вскоре красная точка растворилась в облаках. Лишь когда Тронгарос остался далеко позади, Азара взяла застежку в руку. Она догадывалась, что Сомурья вручил ей не только богатое украшение. Айинъяра берегли ее воспоминания, хранили на пергаменте, прятали в тенях, зеркалах и снах. Но их намерения сейчас Азару не интересовали. Вцепившись в перья грифона, она не различала неба вокруг себя, не осознавала полета. Тысячи образов сотен жизней возвращались к ней. Она исходила весь мир, она рождалась повсюду. Но вновь и вновь обращалась в пепел — только так неизменно завершались ее пути. Так окончилась и первая тропа. Теперь Азара помнила ее отчетливо. Знание это наполнило глаза слезами. И только одна мысль кружилась в ее голове: «Простите, простите меня…»

Граниш взбирался в гору. У подошвы ему пришлось спешиться, поскольку не существовало лошади, способной пересечь Анияра. Соименные творцам это четыре горы, сошедшиеся в одно целое, или одна гора о четырех вершинах. Имена анияра имеют соответствующие географическим принадлежностям стихий вершины. Обращенная к внешнему миру, гора поднимается на дюжину верст, с внутренней же стороны опускается на расстояние вдвое большее. В этом природном колодце рошъяра похоронили Нигдарабо. Вслед за цвергом к северной вершине, Анадис, карабкались двадцать мужей, в разное время прельщенных богатством Вауглина. Конные, изначально они волокли на себе полную военную амуницию: тяжелые доспехи, щиты, короткие копья, мечи, булавы. Лисьим ущельем прошли они Одвурские горы, но в результате изнурительного перехода через лес Предков единственным их оружием остались мечи, а вся защита ограничилась поддоспешниками. По мере подъема ропот недовольства в их рядах рос, но повернуть обратно по-прежнему никто не отваживался. Граниш не доверял им ни на мгновение. Обратившись к памяти земли, он увидел посланника из Таура, которого тогда счел безумным искателем приключений, но других человеческих следов не обнаружил. Мирадеон и Белый Охотник, вероятно, поднимались с другой стороны горы, но отсутствие Миридис и Дъёрхтарда тревожило. Против Люперо или Мирадеона наемники окажутся бессильны, но если они задерживаются, цверг останется на волю людской алчности, чьи карманы могут наполниться звоном благодарности Вауглина. В прошлом правитель Мёдара жаждал завладеть всеми тремя атрефактами, чтобы расхитить самую древнюю и таинственную гробницу в мире, и Граниш не сомневался, его визит и щедрое подношение только раскалили тлеющие угли желания.

Они ночевали под открытым небом, питались тем, что удавалось раздобыть. В погожий день пищей им становились зайцы или белки, но чем выше они взбирались, тем чаще довольствовались подножным кормом. Граниш как бы невзначай предостерегал, что все трудности еще впереди, но люди проявляли удивительную для наемников преданность делу. В ее основе лежала не только любовь к деньгам, но и страх перед грозным нанимателем. Поняв это, Граниш изменил тактику. Однажды, в то время как люди разбрелись в поисках пищи, он заговорил с костровым.

— Послушай, Тругар, я лукавил, желая освободиться от вас, — мужчина усмехнулся в рыжую бороду и продолжил раздувать трут. — Но теперь буду честен, — листва и тонкие веточки занялись, наемник с удовлетворением смотрел на свою работу. — Я не знаю, чем закончится наш путь. И никто из смертных не знает, потому что никто не возвращался из Ветхого Плаща. И у меня нет уверенности, что мы будем первыми, кому это удастся.

— Зачем ты мне это говоришь? — не поднимаясь, Тругар смотрел на него исподлобья.

— Посчитал, что ты имеешь право знать.

Наемник смолчал. Он продолжал путь вместе с остальными, и не выказывал каких-либо признаков беспокойства, а через пару дней пропал, захватив двух приятелей. Принадлежащие им вещи нашли на краю глубокой расселины, но спускаться вниз никто не стал. Абулар — предводитель наемников, приказал Гранишу изучить место предполагаемой трагедии.

— Там их нет, — не моргнув глазом, ответил цверг, поднимаясь на ноги. — Только кости.

Абулар махнул рукой, тем жестом исчерпывалось прощание с почившими товарищами.

С той же речью Граниш обратился к самому молодому участнику путешествия, Артану, талантливому художнику, которому учителя предрекали великое будущее. Он рос с матерью, содержащей бакалейную лавку в Мёдаре и все зарабатываемые деньги отдававшей дорогостоящим учителям единственного сына. С появлением Вауглина и развитием города их крошечному заведению становилось все сложнее выживать среди тугих кошельков приезжих торговцев. Продолжая оплачивать уроки рисования, мать Артана забралась в долги, из которых уже не смогла выпутаться. Расплата оказалась жестокой. Громилам, ворвавшимся в бакалею, поручили лишь проучить должницу, разгромив остатки товара, но женщина, защищая лавку, проявила такое упорство, что сама навлекла на себя гибель. Артан, будучи еще ребенком, вступился за мать. Ему переломали ребра и пальцы и вышвырнули за дверь. С тех пор руки перестали слушаться хозяина. Он побирался милостью жителей Мёдара, пока однажды не встретил Сиарана, бывшего моряка, находящегося на службе у Вауглина. Сиаран, порою творящий стихи под бутылкой рома, увидел в юноше себя, каким был много лет назад после кораблекрушения, забравшего у моряка работу и здоровье. К новому другу Сиаран под угрозой смерти привел целителя из Плуториса, а позже убедил Вауглина взять мальчишку на работу. Некоторое время Артан писал холсты, отражавшие рассказанные цвергом небылицы, разукрашивал вазы и скульптуры, но в момент, когда пальцы обрели былую уверенность, искусство вдруг перестало интересовать юношу. Все свободное время он проводил в компании бывшего морехода и его товарищей-наемников и проникался идеями свободной жизни и независимости от господ. Вскоре меч окончательно сменил кисть. Артан не стал мастером боя, более того презирал войну и все с нею связанное, однако поручения Вауглина исполнял беспрекословно, надеясь однажды получить задание, которое обеспечит его пожизненным безбедным существованием. Об этом он и поведал Гранишу.