Павел Васильев - Из пыли времен (СИ)

Но у всякой силы, у всякого дара своя цена, за все приходится расплачиваться. Обостренные чувства становятся ярче, раскрываются сильнее, хлещут через край… И выматывают неподготовленного до истощения, начинают требовать «пищи», в извечно инстинктивном желании выжить. Разум, открывших в себе новые пределы Смертных, попросту не выдерживает. Приходит Голод. И он «пожирает» ступивших — не важно добровольно, или нет — на сей путь, порабощает, доводя до исступленного безумия. Пока его утоление не станет единственной целью и возможностью существования.

Юноша всегда удивлялся, кто может добровольно решиться на такое?

Но и на это Дигар находил ответ: «Жизнь Смертного коротка, и некоторым ее просто не хватает». Атен лишь презрительно фыркал: «Скулящие псы! Честная смерть, лучше бесчестной жизни!» Дигар лишь улыбался — воспитал истинного воина. Интересно, Эйна одобрила бы? Может, и нет… Но уж гордилась бы сыном — точно!

И все чаще в тавернах слышались разговоры, обвиняющие не только Перворожденных, но весь Латтран в придачу. «Отродья! — шептались по углам. — Спелись с «темными»!» Тут же кто-то вспоминал про смерть наследника Мангерета, и не желание Эйнара поддержать короля Хварда, а еще один голос поддакивал: «Не просто так Латтран отозвал свою стражу! Решили отдать нас на поживу Бессмертным! Хорошо, что Орден подоспел вовремя!»

И даже Стражи Последнего Рубежа не брезговали подобными разговорами.

Атена аж передергивало, когда он слышал подобное. «Чтобы другие жили», гласил девиз на сиреневых знаменах Арнстала. Воин не должен жаловаться на судьбу! Лишь его смерть хранит жизни и покой остальных. Лишь пролитая им кровь, позволяет кому-то радоваться. Воин не просит слез по нему, не просит жалости к своей доле. Он делает то, на что другие не способны. И это единственный Путь!

И когда он исполнит службу — вот тогда может позволить себе отдохнуть. Возможно, еще в этом Мире…

Ненависти к Перворожденным Атен не питал. Они не вызывали настороженности… Не больше, по крайней мере, чем любой, оголивший клинок в его присутствии. Дигар многое рассказывал. «Они тоже очень разные, — говорил он, — не все из них враги. Для большинства, честь — все, что у них есть, все, что можно взять с собой в посмертие».

И не верить словам старого воина, Атен не видел причин — Дигар сталкивался с ними еще во времена Долгой войны, сталкивался на поле боя, лицом к лицу.

Закаленный битвами воин много рассказывал юноше — еще мальчишке — о тех днях. Он не застал, начала Долгой войны, но большая часть прожитой жизни прошла на полях ее сражений. Тогда он служил под золотисто-зелеными знаменами Латтрана, еще при короле Даргуне, а Эйнар был всего лишь принцем Крови — наследником являлся его старший брат Эфидар.

Да, он видел, на что способны Перворожденные с мечом в руках. «Если бы они пожелали, захватили бы всю Равнину. И захватили бы честно, без всяких уловок, — всегда говорил Дигар. — Видимо, Эйнар понял это раньше других».

За всю историю той войны Перворожденные всего раз перешли границы своих земель, рассказывал Дигар. В ночь резни при Содевее, что недалеко от озера Ривален. Остальное время их воины лишь отбивали нападения Смертных, защищая свои владения.

Король Даргун в то время находился с войском недалеко от Грансена, а на юге командовал наследник Эфидар. Принц Эйнар держал тракт у форта Соинлег.

Война изматывала, выжимала из Равнины все соки. Обозы с провизией тянулись вереницами, но десятилетия сражений не прошли бесследно. Смертные гибли, а «темные» не двигались с места. Воины Латтрана и Деварена тщетно, словно волна на рифы, накатывали на Перворожденных и разбивались о сталь их мечей. Многие теряли отцов, братьев и друзей.

С северных границ все чаще приходили вести об Обращенных. И хоть вторжения эти напоминали скорее хаотичные нападки хищного зверья, но и они уносили жизни чьих-то родных. А многие сами становились Обращенными. И мечи поднимались уже против братьев, сестер и матерей.

Злоба и ненависть множились, как снежный ком. И, зачастую, устремлялись не только на врага, но находили выход далеко за ратным полем.

И однажды, все это выплеснулось на Содевей.

После смерти Эфидара в одной из атак, озлобленное войско, как с цепи сорвалось. Неотомщенная ненависть и неудовлетворенная жажда крови накрыла маленький городок при Низких Ущельях. «Я тогда был всего лишь итлаиром, — мрачно вспоминал Дигар. — Мы защищали кого могли, но разве могут несколько десятков итларов остановить эттар [тактическая единица войска, всего 1888 воинов]?» Убийства и насилие захлестнули Содевей. «Это походило на массовое безумие!»

И вот тут-то, рассказывал Дигар, и появились «черные волки» и «серебряные мечи». Это и был тот единственный раз, когда Перворожденные «с мечом» ступили на Королевскую Равнину.

«Они налетели так внезапно, что поначалу никто не понял, что происходит. Среди зеленых плащей Латтрана вдруг замелькали черные и алые, отороченные серебром, и крики женщин заглушил грянувший звон стали… Я тогда решил, что все — мой последний бой! Но мы не отступили…»

Перворожденные расправились со Смертными так быстро, что, казалось, прошло всего несколько мгновений. «Воинов осталось, в лучшем случае два тинара. Прибились те, кто не поддался злости страха, кто поднял мечи против «своих», потому что так было правильно… Перворожденные не тронули ни одного воина, вставшего на защиту жителей Содевея! Тогда я думал, простая случайность… Нас окружили на главной площади, за спинами причитали женщины и дети»…

— Каждый, кто желает, может уйти в Айнрив, — разлетелся над городком хриплый голос воина в алом плаще. — Вас не тронут, таково мое Слово.

«Тогда я еще не знал, офтина Дерриса Морте… — качал головой Дигар. — И желающие нашлись. Те, кого мы чудом уберегли, стали протискиваться из-за наших спин. Ушли многие… Когда из Соинлега подоспел Эйнар с войском, даже «черные волки», прикрывавшие отход, скрылись за горизонтом. А мы с Модбером — еще одним, оставшимся в живых итлаиром — стали сеанарами».

А чуть позже погиб король Даргун, и трон занял молодой, но уважаемый воинами принц крови — Эйнар Анвер…

…Атен брел через площадь у северных ворот, направляясь в оружейную. Глухие шаги стучали по грубому камню мостовой, нарушаемые редкими выкриками стражи на крепостной стене. В притихшем от скорби воздухе витал сырой разбавленный запах крови, словно на скотобойне. Крайвер приятно шоркал по бедру: Дигар сказал, что юноша заслужил, когда убил Зверя… Вот на этом самом месте; Атен ладонью отер глаза, губы и подбородок, будто «багрянец» только-только плеснул в лицо.

«Надо бы выковать пару…» — оглянулся юноша, окидывая площадь беглым взглядом.