Джон Толкин - Две крепости

Люди Данленда были потрясены: Саруман внушал им, что рохирримы жестоки и сжигают своих пленных живьем.

В середине поля перед Хорнбургом были выкопаны две могилы, и в них похоронили всех всадников Марки, погибших при обороне, — людей с восточных долин с одной стороны, а вестфолдцев — с другой. В могиле в тени Хорнбурга лежал Хама, капитан королевской стражи. Он погиб перед воротами.

Орков свалили в большие кучи, в стороне от людских захоронений, ближе к лесу. Люди застыли в нерешительности: мертвецов было слишком много для сожжения, а дров мало, но никто не осмелился бы поднять топор на чудесные деревья, даже если бы Гэндалф не предупредил, что всякий повредивший кору или ветвь подвергнется большой опасности.

— Пускай лежат, — решил Гэндалф, поглядев на мертвых орков. — Утро может принести новое решение.

После полудня отряд короля приготовился к отправлению. Погребальные работы только что начались. Теоден, опечаленный гибелью Хамы, своего капитана, бросил первую горсть земли на его могилу.

— Великий вред причинил Саруман мне и всей моей земле, — сказал он, — и я не забуду об этом, когда мы встретимся.

Солнце уже склонилось к западным холмам, когда наконец Теоден, Гэндалф и их сопровождающие поехали вниз по долине. Многие вышли их проводить: всадники, вестфолдцы, старые и молодые, женщины и дети, вернувшиеся из пещер. Ясными голосами пели они песню победы, но когда увидели лес, умолкли: они боялись деревьев и не знали, чего ожидать.

Всадники подъехали к лесу и остановились: люди и лошади — все боялись ступить дальше. Деревья казались серыми и зловещими, и между ними клубился туман. Кончики длинных раскачивающихся ветвей двигались, словно ищущие пальцы, корни торчали из земли, наподобие конечностей диковинных чудовищ, и темные провалы открывались у людей под ногами. Но Гэндалф смело проехал вперед, ведя за собой отряд, и там, где дорога на Хорнбург вступала в лес, всадники увидели просвет, похожий на большие ворота или арку из могучих ветвей. Гэндалф направился прямо туда, и все устремились за ним. К своему удивлению, всадники обнаружили, что дорога и ручей Глубокий рядом с ней проходят через лес, причем небо над дорогой открыто и наполнено золотым светом. Но с обеих сторон мрачной стеной стояли деревья, теряясь в непроницаемой тени. Всадники слышали треск и стон ветвей, далекие крики, гул гневного бормотания. Не было видно ни орков, ни других живых существ.

Леголас и Гимли теперь ехали на одной лошади. Они держались поближе к Гэндалфу, потому что Гимли побаивался деревьев.

— Здесь жарко, — заметил Леголас Гэндалфу. — Я чувствую вокруг себя великий гнев. Вы не чувствуете, как воздух стучит в уши?

— Чувствую, — ответил Гэндалф.

— Что стало с жалкими орками? — спросил Леголас.

— Этого, скорее всего, никто никогда не узнает.

Некоторое время ехали молча, но Леголас все время посматривал по сторонам и останавливался бы на каждом шагу, прислушиваясь к звукам леса, если бы Гимли позволил ему это.

— Самые удивительные деревья из всех, что я только видел, — сказал эльф. — Ля знавал множество дубов от желудя до старости. Вот бы иметь достаточно времени для того, чтобы побродить меж ними: у них есть голоса, и, может быть, со временем я научился бы понимать их.

— Нет, нет! — возразил Гимли. — Оставим их! Я чувствую их мысли: ненависть ко всему, что ходит на двух ногах; у них одно на уме: всех разорвать и раздавить!

— Не всех, кто ходит на двух ногах, — возразил Леголас. — Я думаю, тут вы ошибаетесь. Они ненавидят орков. Они не здешние и мало знают об эльфах и людях. Из глубоких лощин Фангорна, Гимли, — вот откуда они пришли, как мне кажется.

— Тогда это самый опасный лес в Средиземье, — сказал Гимли. — Я благодарен им за ту роль, что они сыграли, но они мне не нравятся. Вы можете считать их удивительными, но я видел большее чудо в этой земле, более прекрасное, чем все, что на ней растет, и мое сердце полно этим.

У людей странные обычаи, Леголас. Тут перед нами одно из чудес Северного мира, и что же говорят люди? Пещеры, говорят они. Пещеры! Норы, чтобы прятаться во время войны, чтобы хранить там корм для скота! Мой добрый Леголас, знаете ли вы, как велики и прекрасны подземелья в Пропасти Хельма? Если бы о них стало известно, туда шли бы бесконечные процессии гномов, чтобы взглянуть на это чудо. Да они платили бы чистым золотом за одну только возможность взглянуть!

— Я заплатил бы золотом, лишь бы меня избавили от этого! — сказал Леголас.

— Вы не видели их, поэтому я вас прощаю, — ответил Гимли. — Но вы говорите глупости. Вы считаете прекрасными залы, в которых живут ваши короли в Мерквуде и которые им давным-давно помогали строить гномы? Так вот, это — жалкие лачуги в сравнении с подземельями, что видел я здесь, — неизмеримо огромные залы, полные мелодичной музыки воды, сбирающейся по капле в прекрасные, как Келед-Зарам при свете звезд, озера.

И, Леголас, когда факелы зажжены и люди ходят по песчаному дну под рождающими эхо куполами, ах! Тогда, Леголас, драгоценные камни, хрусталь и рудные жилы сверкают за гладкими стенами и свет преломляется в мраморе, прозрачном, словно живые руки Королевы Галадриэли. Там колонны белого, шафранового и глубокого розового цвета, Леголас, изваянные в формах, каких вы и во сне не видали. Они выходят из многоцветного пола навстречу сверкающим сводам — развевающиеся крылья, занавеси, прекрасные, как замершие облака, копья, знамена, башни висячих дворцов! Спокойная гладь озер отражает их. Сверкающий мир смотрит из темных водоемов, чья поверхность — как чистое стекло. Города, равных которым не представлял себе даже Дюрин в своих мечтах, уходят улицами и площадями со множеством колонн в темные глубины, куда не проникает свет. Плинк! — падает серебряная капля, и круги бегут по водной глади, заставляя все башни раскачиваться и извиваться, как водоросли и кораллы в морском гроте. Потом наступает вечер: башни и дворцы тускнеют и исчезают — факелы переходят в другие залы и в другой сон. Там зал тянется за залом, Леголас, пещера открывается за пещерой, купол за куполом, лестница за лестницей. А извилистые тропы уводят в самое сердце горы. Пещеры! Подземелья Пропасти Хельма! Счастливый случай привел меня сюда! Я хотел бы остаться в них навсегда!

— Тогда я желаю вам ради вашего счастья, Гимли, — сказал эльф, — чтобы вы благополучно вернулись с войны и снова увидели все это. Но не проговоритесь об этом своим родственникам. Судя по вашему рассказу, в этих пещерах им уже нечего делать. Здешние люди, видимо, достаточно мудры, чтобы молчать: одна семья гномов с молотками и зубилами способна многое тут разрушить.

— Нет, вы не понимаете, — горячился Гимли. — Ни один гном не прикоснется к такой красоте. Ни один потомок Дюрина не станет разрабатывать эти пещеры ради камня или руды, даже если тут обнаружатся в изобилии золото и алмазы. Разве срубите вы цветущую по весне веточку дерева, чтобы разжечь костер? Мы заботились бы об этих клумбах цветущего камня, но не беспокоили бы их. Искусно, осторожно, крошку за крошкой, маленький обломок скалы, в крайнем случае, в самые тяжелые дни, — так мы работали бы и по прошествии многих лет открывали бы новые пути, новые залы, еще таящиеся в глубинах, куда не заглядывает даже луч света через расщелину в своде. И светильники, Леголас! Мы сделали бы светильники, развесили бы фонари, как некогда в Казад-Думе, и по желанию отгоняли бы ночь, которая лежит там с тех пор, как родились эти холмы. А пожелав отдохнуть, мы гасили бы эти огни.