Джон Толкин - Две крепости

— В чем дело? — рассердился Мерри. — На муравейник ты лег, что ли?

— Нет, — ответил Пиппин, — но мне почему-то неудобно. Интересно, когда в последний раз я спал в постели?

Мерри зевнул.

— Посчитай на пальцах, — сказал он. — Но нужно знать, как давно мы вышли из Лориена.

— Ах, это! — сказал Пиппин. — Нет, я имел в виду настоящую постель в спальне.

— Ну, тогда Ривенделл, — заметил Мерри. — Но лично я сегодня могу спать где угодно.

— Везет тебе, Мерри, — тихонько произнес Пиппин после долгого молчания. — Ты ехал с Гэндалфом.

— Ну и что?

— Узнал от него какие-нибудь новости.

— Да, узнал. Больше, чем обычно. Но ты все это или большую часть слышал. Ты ехал близко, а мы говорили громко, без опаски. Можешь поехать с ним завтра, если думаешь, что узнаешь от него больше, и если он пожелает ехать с тобой.

— Хорошо! Но он ведь совсем не изменился?

— Конечно нет, — сказал Мерри, всерьез начиная гадать, что беспокоит его товарища. — Он чем-то озабочен. Я думаю, он может быть и добрей и строже, веселее и торжественней, чем раньше. Он изменился, но мы еще не знаем насколько. Вспомним последнюю часть его разговора с Саруманом! Ведь когда-то Саруман был начальником Гэндалфа, Главой Совета, что бы это ни означало. Он был Саруман Белый. А теперь Белым стал Гэндалф. Саруман подчинился приказу, и его посох был сломан, и он ушел, только когда Гэндалф позволил.

— Ну, если Гэндалф и изменился, то он стал более скрытным, — сказал Пиппин. — Вот этот, например, стеклянный шар. Похоже, старик доволен этим происшествием. Он что-то знает или догадывается. Но сказал ли он нам что-нибудь? Нет, ни слова. Но ведь я подобрал шар, я спас его, иначе он утонул бы. «Я возьму его» — и все. Интересно, что это такое? Очень тяжелое...

Голос Пиппина затих, как будто он говорил сам с собой.

— Так вот что тебя беспокоит, — сказал Мерри. — Ну, Пиппин, не забывай слова Гильдора — их часто цитировал Сэм: «Не вмешивайся в дела колдунов, потому что они раздражительны и скоры на гнев».

— Но наша жизнь на протяжении многих месяцев была сплошным вмешательством в дела колдунов, — возразил Пиппин. — Я хотел бы не только преодолевать опасности, но и узнавать то, что меня интересует. Мне не терпится еще разок посмотреть на шар.

— Спи давай! — сказал Мерри. — Рано или поздно ты узнаешь все, что тебе положено знать. Мой дорогой Пиппин, ни один Тук не мог превзойти Брендибаков по части любопытства. И что же происходит теперь, я тебя спрашиваю...

— Ладно, чего плохого в том, что я высказал свое желание: хочу взглянуть на шар. И не могу этого сделать, потому что старый Гэндалф сидит на нем, как наседка на яйце. А от тебя не дождешься ничего, кроме «Этого нельзя! Спи давай!».

— А что я еще могу сказать? — удивился Мерри. — Мне жаль, Пиппин, но тебе действительно придется подождать до утра. После завтрака я буду так же любопытен, как ты, и помогу уговорить волшебника, если это вообще возможно. А сейчас, извини, я больше не могу. Если зевну еще раз, у меня рот до ушей разорвется. Спокойной ночи!

Пиппин больше не сказал ни слова. Он лежал неподвижно, но сон к нему так и не шел. И его не особенно утешало тихое посапывание Мерри, уснувшего через несколько секунд после того, как пожелал ему спокойной ночи. По мере того как все успокаивались, мысль о темном шаре становилась все навязчивей. Пиппин снова ощущал в руках тяжесть шара, видел его таинственные красные глубины, в которые заглянул на мгновение. Он повернулся и постарался подумать о чем-нибудь другом.

Наконец он понял, что больше не выдержит, встал и огляделся. Было прохладно, и он плотнее завернулся в плащ. Луна сияла холодно и ясно, кусты отбрасывали черные тени, все спали. Двоих караульных не было видно: возможно, они поднялись на холм или спрятались в зарослях. Привлекаемый неведомой силой, Пиппин пошел туда, где лежал Гэндалф. Казалось, волшебник спит, но веки его были приоткрыты, и из-под длинных ресниц блестели зрачки. Пиппин, вздрогнув, отступил на шаг. Но Гэндалф не шевельнулся, и, почти вопреки своей воле, Пиппин снова придвинулся. Волшебник завернулся в одеяло, а поверх него — в плащ. И рядом с ним, между его правым боком и согнутой рукой, угадывалось возвышение — что-то круглое, завернутое в темную ткань. Рука Гэндалфа только что соскользнула с предмета под плащом на землю.

Не дыша, Пиппин фут за футом подползал ближе. Наконец он наклонился, крадучись протянул руку и медленно поднял шар. Тот оказался не таким тяжелым, как ожидал хоббит. «Просто какая-то безделушка», — подумал Пиппин с облегчением, но обратно свертка не положил. Мгновение постоял, сжимая его. Затем ему в голову пришла идея. Он на цыпочках отбежал, нашел большой камень и вернулся.

Хоббит быстро снял тряпицу, в которую был завернут шар, завернул в нее камень и положил на прежнее место, под бок волшебнику. Потом взглянул на предмет, который держал в руках. Это был он — гладкий хрустальный шар, теперь темный и мертвый. Пиппин поднял его, торопливо закрыл собственным плащом и повернулся, чтобы идти назад. В тот же миг Гэндалф шевельнулся и пробормотал несколько слов на каком-то непонятном языке. Рука его сжалась и вцепилась в завернутый камень. Гэндалф вздохнул и больше не шевелился.

«Дурак распоследний! — выругал себя Пиппин. — Добьешься ты больших неприятностей. Сейчас же положи его на место!»

И вдруг он почувствовал, что колени его дрогнули и он не смеет вновь приблизиться к волшебнику или притронуться к свертку.

«Теперь мне не удастся положить его назад, не разбудив Гэндалфа, — подумал Пиппин, — по крайней мере, пока я немного не успокоюсь. Почему бы тем временем не взглянуть на шар?»

Он тихонько отошел в сторону и сел в кустах недалеко от спящего Мерри. Над краем лощины висела огромная луна.

Пиппин сидел, сжимая шар коленями. Он приблизил к нему лицо и походил теперь на жадного ребенка, склонившегося над тарелкой с едой в уголке, тайком от остальных. Наконец он снял плащ и посмотрел на шар. Воздух вокруг него, казалось, загустел. Сначала шар был темным, черным, будто гагатовым, и лишь лунный свет отражался в его поверхности. Затем в глубине что-то слабо замерцало, зашевелилось... и полыхнуло огнем! Шар быстро вращался, или, скорее, внутри него вращалось пламя. Внезапно огонь погас. Пиппин задрожал и попытался бороться. Но по-прежнему сидел, согнувшись и сжимая шар обеими руками. Все ниже и ниже наклонялся он, потом застыл, губы его беззвучно зашевелились. И вдруг со сдавленным криком упал навзничь — и остался лежать неподвижно.

На его пронзительный крик из зарослей выбежали караульные. Вскоре весь лагерь был на ногах.

— Так вот, значит, кто вор! — сказал Гэндалф и поспешно накрыл шар своим плащом. — Эх, Пиппин, Пиппин! Какой ужасный поворот!