Джон Толкин - Две крепости

— Смеагол обещал, — сказал первый спорящий.

— Да уж, да уж, моя прелесть, — послышался ответ, — мы обещали спасти нашу бесценность, не позволить Ему овладеть ею — никогда. Но она идет к Нему, да, все ближе, ближе с каждым шагом. Мы не знаем, что хоббиты собираются с нею делать, да, не знаем.

— Я не знаю. И ничего не могу сделать. Бесценность у хозяина. Смеагол обещал помочь хозяину.

— Да, да, помочь хозяину — хозяину бесценности. Но если бы мы были хозяином этой бесценности, мы помогли бы себе и сдержали бы обещание.

— Но Смеагол сказал, что будет очень-очень хорошим. Хороший хоббит. Он снял жестокую веревку с ноги Смеагола. Он по-доброму разговаривал со мной.

— Очень, очень хорошо, да, моя прелесть. Мы будем хорошим, хорошим, как рыбка, сладким, но только по отношению к себе. И мы не будем вредить хорошему хоббиту, конечно нет, нет.

— Но бесценность — свидетель обещания, — возразил голос Смеагола.

— Тогда взять ее, — сказал другой голос, — и пусть свидетельствует! Тогда мы сами будем хозяином, голлум! Заставим другого хоббита, отвратительного, подозрительного хоббита, ползать в страхе, да, голлум!

— Но не тронем хорошего хоббита?

— О нет, нет, раз уж это нам не по душе. Но он Бэггинс, моя прелесть, да, Бэггинс. А Бэггинс украл ее. Нашел и ничего мне не сказал, ничего. Мы ненавидим Бэггинсов.

— Нет, не этого Бэггинса.

— Да, каждого Бэггинса. Всех, кто держит бесценность. Мы должны овладеть ею!

— Но Он увидит. Он узнает. Он слышит, как мы даем глупые обещания вопреки Его воле, да. Мы должны взять ее. Духи ищут. Должны взять ее.

— Не для Него!

— Нет, моя радость. Понимаешь, моя прелесть: если она будет у нас, мы сможем спастись, даже от Него. Может, мы станем очень сильными, сильнее, чем Духи. Повелитель Смеагол? Голлум великий? Будем есть рыбу каждый день, три раза в день, свежую морскую рыбу. Бесценнейший Голлум. Мы должны иметь её. Мы хотим ее, хотим её... Хотим!

— Но их двое. Они проснутся очень быстро и убьют нас, — в последнем усилии завывал Смеагол. — Не сейчас. Еще не время.

— Мы хотим её! Но... — Наступила долгая пауза, как будто говорившему пришла в голову новая мысль. — Еще не время? Может быть. Она поможет, да. Поможет нам.

— Нет, нет! Не нужно! — взвыл Смеагол.

— Да! Мы хотим её! Мы хотим её!

Каждый раз, когда раздавался второй голос, длинная рука Голлума медленно тянулась к Фродо и отдергивалась вновь, как только начинал говорить Смеагол. Наконец обе руки Голлума с согнутыми дергающимися пальцами сомкнулись на шее Фродо.

Сэм лежал неподвижно, ошеломленный этим спором, но из-под полуприкрытых век следил за каждым движением Голлума. Сэм рассуждал просто. Он считал, что главная опасность — это голод Голлума, его желание просто съесть хоббитов. Теперь он понял, что это не так: Голлум хотел вернуть себе Кольцо. Он — это, конечно, Темный Лорд. Но Сэму хотелось знать, кто такая «она», та, что должна помочь Голлуму. Вероятно, какой-нибудь отвратительный друг, найденный этим жалким отродьем в блужданиях, — решил Сэм. Он тут же забыл об этом, потому что дело зашло слишком далеко и положение стало опасным. Он ощущал тяжесть во всем теле, но с большим трудом проснулся окончательно и сел. Что-то подсказывало ему, что нужно быть осторожным и не раскрывать, что он слышал спор. И он громко вздохнул и зевнул.

— Который час? — сонно спросил он.

Голлум испустил сквозь зубы протяжный свист. Он застыл, напряженный и угрожающий, потом опустился на четвереньки и отполз к краю ямы.

— Хорошие хоббиты! Хороший Сэм! — прошипел он. — Сонные головы, да, сонные головы! Оставили хорошего Смеагола караулить! Уже вечер. Становится темно. Пора идти.

«Пора идти, — отметил Сэм про себя. — И пора расставаться». Но вздрогнул, подумав: а не станет ли Голлум еще опаснее, если пойдет сам по себе и без присмотра.

— Будь он проклят! Хоть бы он подавился! — пробормотал он и пополз по откосу будить хозяина.

Довольно странно, однако Фродо чувствовал себя лучше. Он хорошо поспал. Черная тень отступила, и во сне его посещали прекрасные видения. Он не помнил всего, но на сердце осталось ощущение радости и легкости. Ноша его теперь казалась не такой уж тяжелой. Голлум приветствовал его с собачьим восторгом. Он хихикал и бормотал, прищелкивая длинными пальцами и хватая Фродо за колени. Фродо улыбнулся ему.

— Ты хорошо и преданно вел нас, — сказал он. — Теперь уже недалеко. Приведи нас к воротам — и можешь идти куда хочешь, — только не к нашим врагам.

— К воротам? — пропищал Голлум, удивленный и напуганный. — К воротам, говорит хозяин! Да, он говорит так. И хороший Смеагол сделает то, о чем его просят, да. Но когда мы подойдем ближе, мы посмотрим, да, посмотрим. Это совсем нехорошо! О нет! О нет!

— Давай, веди! — сказал Сэм. — Скорей бы уж все это кончилось!

В наступивших сумерках они выбрались из ямы и медленно пошли по мертвой земле. Пройдя недалеко, путники снова почувствовали тот самый ужас, что охватил их, когда Крылатая Тень пролетала над ними в болотах. Они остановились, скрываясь в отвратительно пахнущих грудах камня и земли, но в сумрачном вечернем небе ничего не было видно и скоро угроза миновала. Тень пролетела высоко над их головами, видимо, по какому-то срочному поручению из Барад-Дура. Через некоторое время Голлум встал и снова двинулся вперед, бормоча и спотыкаясь.

Примерно через час после полуночи ужас вновь охватил их, но на сей раз тень пролетала в облаках с огромной скоростью, направляясь куда-то на запад. Голлум, однако, был совершенно убит страхом. Он не сомневался, что об их присутствии известно и что их разыскивают.

— Три раза! — скулил он. — Три раза этот Ужас. Они чувствуют нас, они чувствуют. Бесценность — их хозяин. Мы не можем дальше идти этим путем, нет. Это не годится, не годится!

Просьбы и уговоры на него больше не действовали. И только когда Фродо приказал ему гневным голосом, положив руку на рукоять меча, Голлум снова поднялся. Хныкая, он поплелся впереди, как побитая собака.

Так они ковыляли, пока не наступило унылое утро еще одного дня, полного страхов, — плелись молча, понурив головы, не видя ничего и не слыша ничего, кроме ветра, свистящего у них в ушах.

До рассвета следующего дня их путешествие в Мордор окончилось. Болота и пустыни остались позади. Перед ними, бледнея на фоне темного неба, угрожающе воздели свои вершины большие горы.

На запад простирался угрюмый хребет Эффель-Дуат, Тенистые Горы, на север — неровные пики и черные линии Эред-Литуя, серые, как пепел. Все эти хребты смыкались, образуя гигантскую стену вокруг зловещих равнин Литлад и Горгорот и горького внутреннего моря Нурнен. Отроги хребтов тянулись далеко на север, между ними лежало глубокое ущелье. Это был Кирит-Горгор, Призрачный Путь, ведущий в землю Врага. По обе стороны ущелья возвышались большие утесы, а у входа в него стояли два крутых холма, угольно-черные и голые. На одном и другом торчали Зубы Мордора — две высокие мощные башни. В дни далекого прошлого гордые и сильные люди Гондора построили эти бастионы после свержения и бегства Саурона, чтобы он не мог вновь искать прибежища в своем королевстве. Но сила Гондора уменьшилась, люди бездействовали, и башни долго стояли пустыми. Потом Саурон вернулся. Зубы Мордора, тронутые временем, были восстановлены, наполнены оружием и заселены сильными гарнизонами. Каменнолицые, стояли эти башни с темными окнами на север, восток и запад, и за каждым окном скрывалось множество бессонных глаз.