Джон Толкин - Две крепости

— Так ты советуешь нам проделать еще один долгий переход на юг, чтобы оказаться в трудном положении, может еще и похуже, чем здесь?

— Нет, честно, нет, — сказал Голлум, — хоббиты должны понять. Он не ждет нападения на том пути. Его Глаз устремлен повсюду, но одним местам Он уделяет больше внимания, чем другим. Он не может видеть все сразу — пока еще не может. Понимаете, он захватил всю землю к западу от Тенистых Гор вниз по реке и теперь удерживает мосты. Он считает, что никто не может подобраться к Лунной Башне без того, чтобы выиграть битву у мостов или переправиться на лодках через реку, а об этом Ему сразу стало бы известно.

— Ты что-то слишком много знаешь о Его делах и мыслях, — сказал Сэм. — Ты разговаривал с Ним недавно? Или просто подружился с орками?

— Плохой хоббит, бесчувственный, — сказал Голлум, бросая на Сэма гневный взгляд и поворачиваясь к Фродо. — Смеагол разговаривал с орками до того, как встретил хозяина, да и со многими другими тоже: он путешествовал очень далеко. И то, что он говорит сейчас, говорят многие. На севере самая большая опасность. Однажды Он выйдет из Черных Ворот, и этот день скоро наступит. Только по этому пути может пройти большая армия. Но за свою западную границу Он не опасается, и там есть молчаливые наблюдатели.

— Как просто! — сказал Сэм, не желая сдаваться. — Мы должны постучаться в ворота и спросить, где дорога в Мордор? Или они слишком молчаливы для ответа? В этом нет смысла. С таким же успехом можем сделать это и здесь. По крайней мере, избавимся от долгого изнурительного пути.

— Не шутите этим, — прошипел Голлум, — это не весело, о нет! Не забавно. Нет смысла в самом стремлении идти в Мордор. Но если хозяин говорит: «Я должен идти, и я пойду», — значит, ему придется испробовать какой-то путь. Но он не должен идти в ужасный город, о нет, конечно нет. Здесь-то и поможет Смеагол, хороший Смеагол, хотя никто его не ценит. Смеагол снова поможет. Он найдет это. Он знает это.

— Что ты знаешь? Что найдешь? — спросил Фродо.

Голлум скорчился, голос его снова перешел в шепот.

— Маленькую тропу, ведущую наверх в горы, и потом лестницу. О да, очень длинную и узкую. И очень много ступенек. А потом, — голос его стал еще тише, — туннель, темный туннель. А еще потом ущелье и проход, высоко над главным проходом. Этим путем Смеагол проходил во Тьму. Это было много лет назад. Тропа могла и исчезнуть. А может, и нет, а может, и нет.

— Мне это совсем не нравится, — сказал Сэм. — Уж слишком легко все получается. И если тропа еще сохранилась, она, конечно, тоже охраняется. Разве она не охранялась? — И, говоря это, он уловил — или ему показалось, что уловил, — зеленый свет в глазах Голлума.

Голлум пробормотал что-то, но не ответил.

— Тропа не охранялась? — строго спросил Фродо. — Ив самом ли деле ты сбежал из Тьмы, Смеагол? Или тебе позволено было уйти, чтобы исполнить какое-то поручение? Так, по крайней мере, думал Арагорн, отыскавший тебя у Мертвых Болот несколько лет назад.

— Это ложь! — прошипел Голлум, в чьих глазах при упоминании Арагорна появилось злое выражение. — Он лжет, он всегда лгал обо мне. Я бежал, бежал сам. Мне было приказано отыскать мою бесценность, и я искал ее, конечно искал. Но не для Черного. Бесценность наша, говорю вам. Я бежал.

Фродо почувствовал странную уверенность, что в данном случае Голлум не так уж далек от истины, как можно было подозревать, и что он каким-то образом отыскал путь из Мордора или верил, что сделал это, — благодаря своей хитрости. Фродо заметил, что Голлум употребил местоимение «я», а это было признаком того, что на какое-то мгновение в нем победили старая правда и искренность. Но, даже если в этом пункте Голлуму можно было доверять, Фродо не мог забыть об уловках Врага: «Побег мог быть разрешен или организован и хорошо известен в Башне Тьмы».

— Я спрашиваю тебя, — повторил Фродо, — охранялся ли этот тайный путь?

Но имя Арагорна привело Голлума в мрачное настроение. У него был вид оскорбленного лжеца, который единственный раз сказал правду или хотя бы часть ее, а ему не поверили. И он не ответил.

— Он не охранялся? — еще раз спросил Фродо.

— Да, да, возможно. В этой стране нет безопасных мест, — угрюмо сказал Голлум. — Нет безопасных мест. Хозяин может попытаться или пойти домой. Других путей нет.

Больше ничего от него не добились. Название опасного места и высокого прохода он не говорил или не мог сказать.

А название было Кирит-Унгол, и внушало оно ужас. Возможно, Арагорн сумел бы сказать им об этом и о смысле этого названия, Гэндалф мог бы предупредить о том, что их ждет. Но оба были далеко, они теперь стояли среди развалин Исенгарда, разговаривая с Саруманом. Но в ту минуту, когда Гэндалф произнес приговор Саруману и палантир ударился о ступени Ортанка, мысли волшебника устремились к Фродо и Сэмвайсу. Через множество лиг он, преисполненный надежды и жалости, пытался постичь, что же с ними происходит.

Может, Фродо почувствовал это, хоть и не догадывался о судьбе Гэндалфа, считая его навеки канувшим во тьму Мории. Он долго сидел молча, опустив голову, и старался припомнить все, что говорил ему старый волшебник. Но не смог вспомнить ничего, что помогло бы ему в выборе. Слишком недолгим было руководство Гэндалфа, слишком скоро прервалось, когда Земля Тьмы была еще так далеко. Каким способом они войдут в нее — он не говорил. Сам он некогда побывал в крепости Врага на севере, в Дол-Гулдуре. Но доводилось ли ему бывать в Мордоре, в Барад-Дуре, у Горы Огня, с тех пор, как вновь обрел силу Темный Лорд? Фродо полагал, что не доводилось. И теперь он, маленький халфлинг из Шира, простой хоббит из сельской местности, должен сделать то, чего не могли или не осмеливались сделать великие мудрецы и воины. Какая злая судьба! Но он сам принял ее на себя в собственной гостиной весной прошлого года, теперь такого далекого, что он казался главой из истории юной Земли, той поры, когда еще цвели Серебряное и Золотое Деревья. Ему предстоял трудный выбор. И какой путь предпочтительнее? Ведь оба они ведут к Ужасу и смерти.

День продолжался. Глубокая тишина царила в небольшом углублении, где скрывались путники, так близко от границ земли Ужаса, тишина, которая ощущалась так, словно толстая завеса отделила их от остального мира. Над ними был купол бледного неба со множеством дымовых полос. Он казался очень далеким и высоким.

Даже орел, пролетевший в небе, не смог бы заметить хоббитов, притихших, неподвижных, завернувшихся в тонкие серые плащи. Он мог бы задержаться на мгновение, чтобы получше разглядеть Голлума — крошечную фигурку, прижавшуюся к земле. Может, он принял бы его за отощавшего ребенка в изодранной одежке, худого — кожа да кости: мяса не хватит даже разок клюнуть.