Джон Толкин - Две крепости

Здесь путники умылись и вдоволь напились из ручья. И приступили к поискам убежища: хоть земля эта была прекрасна, все же принадлежала Врагу. Они не далеко ушли от дороги, и уже здесь то и дело попадались следы былых сражений и более свежие раны, нанесенные орками и другими гадкими слугами Темного Лорда: ямы, полные грязи и нечистот, бесцельно срубленные и оставленные гнить деревья с вырезанными в коре изображениями Глаза.

Сэм бродил по берегу озера, нюхая и трогая незнакомые растения, и на время забыл о Мордоре. Неожиданно действительность напомнила ему о постоянной опасности. Он наткнулся на выжженный круг, посреди которого были свалены грудой расколотые кости и черепа. Свежая поросль шиповника и эглантерии и побеги ломоноса уже накинули свой покров на следы убийства и страшного пира. Но произошли они — это было ясно — не столь уж давно. Сэм поспешил к своим спутникам, но ничего им не сказал: костям будет лучше, если Голлум их не тронет.

— Давайте отыщем место, где можно полежать, — предложил Сэм. — Мне кажется, что лучше немного подняться.

Чуть поодаль, в стороне от озера, они нашли толстый коричневый слой прошлогоднего папоротника. Вокруг высилась чаща темнолиственных лавров, взбиравшихся по крутому откосу, увенчанному старыми кедрами. Здесь решили провести день, обещавший быть ясным и теплым. В такой денек прогуляться бы по рощам и долинам Итилиена! Но, хотя орки и не любят солнечного света, здесь было достаточно мест, где они могли затаиться, да и другие враждебные глаза были настороже: у Саурона слуг хватало. Кроме того, Голлум не желал двигаться под Желтым Лицом, которое вот-вот должно было подняться над темным хребтом Эффель-Дуата, и лежал, укрывшись от света и тепла.

Сэм все время думал о еде. Теперь, когда отчаяние, рожденное недоступностью Черных Ворот, отступило, он не был склонен, подобно своему хозяину, совсем не думать о том, что они станут есть на обратном пути, когда завершат свое дело. Во всяком случае, ему казалось разумным как можно экономнее расходовать эльфийский путевой хлеб. Миновало уже шесть дней с тех пор, как он подсчитал, что их скудных запасов едва хватит на три недели.

«Хорошо, если за это время мы доберемся до Горы Огня, — подумал он, — но ведь, добравшись, мы захотим вернуться назад. Обязательно захотим!»

После долгого ночного перехода, выкупавшись и напившись, Сэм чувствовал себя более голодным, чем обычно. Ужин или завтрак у огня в старой кухне на Бэгшот-Роу — вот чего ему не хватало. В голове мелькнула идея, и он повернулся к Голлуму. Тот как раз куда-то пополз на четвереньках.

— Эй, Голлум! — окликнул Сэм. — Ты куда это? На охоту? Послушай-ка, старая ты ищейка, тебе наша пища не нравится, да и я не возражал бы против перемены. Ты все твердишь: «Голлум всегда помогает». А можешь найти что-нибудь пригодное для голодного хоббита?

— Да, наверно, — отозвался Голлум. — Смеагол всегда помогает, если его просят, если просят по-хорошему.

— Ладно! — сказал Сэм. — Ля что делаю? Прошу. Если и это недостаточно хорошо, пожалуйста: я умоляю.

Голлум исчез и отсутствовал некоторое время. Фродо после нескольких кусочков лембаса устроился поудобнее на буром папоротнике и уснул. Сэм смотрел на него. Утренний свет только начал рассеивать тень под деревьями, но Сэм очень ясно видел лицо хозяина, видел его руки, неподвижно лежащие на земле. Сэм внезапно вспомнил, как Фродо лежал без памяти в доме Эльронда со своей ужасной раной. Тогда, сидя у постели хозяина, Сэм заметил, что временами в нем вспыхивает какой-то слабый свет. Теперь же этот свет сделался ясным и сильным. Лицо Фродо было спокойным, следы страха и тревоги исчезли, но он выглядел старым, старым и прекрасным, будто прошедшие годы обнажили скрытую ранее красоту, хотя черты и не изменились.

Сэм покачал головой, как бы обнаружив беспомощность любых слов, и пробормотал:

— Я люблю его. Он изменился, и в нем иногда светится что-то непонятное, а все-таки я люблю его.

Вернувшийся Голлум тронул Сэма за плечо, но взглянул на Фродо, закрыл глаза и беззвучно отполз. Минуту спустя Сэм присоединился к нему и обнаружил, что Голлум что-то жует и бормочет. На земле рядом с ним лежали два кролика, на которых он жадно поглядывал.

— Смеагол всегда помогает, — сказал он. — Вот, кроликов принес, хороших кроликов. Но хозяин уснул. Может, Сэм тоже хочет спать, а кроликов не хочет? Смеагол старается, но за одну минуту поймать кроликов ему не под силу.

Сэм, однако, ничего не имел против кроликов, о чем решительно заявил. Во всяком случае, против хорошо приготовленных кроликов. Все хоббиты умеют готовить, они начинают учиться этому искусству раньше, чем искусству чтения, которое, кстати, дается немногим. Сэм был хорошим поваром даже по представлениям хоббитов и только усовершенствовался в этом деле за время путешествия. Он все еще с надеждой таскал в своем мешке кронную утварь: маленькую трутницу, две небольшие кастрюли, одна внутри другой. А еще в них лежали деревянная ложка, короткая вилка с двумя зубцами и несколько небольших вертелов. И на самом дне мешка в плоском деревянном ящичке хранилось главное сокровище — соль. Но Сэму нужен был огонь и кое-что еще. Он немного подумал, потом вычистил и наточил свой нож и принялся потрошить кроликов. Он не собирался оставлять спящего Фродо в одиночестве даже на несколько минут.

— А теперь, Голлум, — сказал он, — у меня есть еще для тебя работа. Наполни эти кастрюли водой и принеси сюда!

— Смеагол принесет воду, да, — ответил Голлум. — Но для чего хоббиту нужна вода? Ведь он напился и умылся.

— Не твое дело, — ответил Сэм. — Если не можешь догадаться, то скоро увидишь. И чем скорее ты принесешь воду, тем скорее узнаешь. Не сломай мои кастрюли, а то превращу тебя в фарш.

Пока Голлум ходил за водой, Сэм еще раз подошел к Фродо. Тот по-прежнему спокойно спал, но на этот раз Сэм был поражен, насколько исхудали его лицо и руки.

— Слишком худой и изможденный, — пробормотал он. — Нехорошо для хоббита. Как приготовлю кролика, разбужу.

Сэм собрал груду сухого папоротника, а на склонах лощины — хворост и кору, и вдобавок поднял большую ветку кедрового валежника. Затем вырезал несколько квадратов дерна у подножия склона, на краю папоротниковых зарослей, в образовавшемся углублении сложил костер и запалил его, использовав кремень и трут. Дыма почти не было, зато распространился приятный запах. Сэм как раз склонился над костром, защищая его и подкладывая дрова, когда вернулся Голлум, осторожно неся кастрюли и что-то бормоча.

Освободившись от ноши и увидав, что делает Сэм, Голлум испустил резкий свистящий возглас, одновременно испуганный и сердитый.

— Ах! Ссс... Нет! — воскликнул он. — Нет! Безрассудный хоббит! Дурость, что за дурость! Нельзя, нельзя так делать!