Рианнон Томас - Долгих лет царствования

Да и внутри это оказалось совсем уж не тем, чего я могла ожидать. Густав был радикален, презирал дворянство и всё, на чём оно стояло — но его книга не взывала к массовым убийством. Он утверждал, что дворяне возникли как лженаследники Забытых, ведь пока люди надеялись заполнить пустоту внутри себя, те заполучили их влияние — вот только их потомки оказались просто ошибкой, а не злом. Мы могли вернуть Забытых своими руками, работая и смиренно следуя законам. Мы должны были очиститься от грязи и воровства, стать примером для других, чтобы действительно искупить свою вину, чтобы в каждом человеческом сердце добра оказалось достаточно, чтобы вновь вернуть их к нам.

Его целью было преломить грань между дворянством и простым народом, ибо все были равны в глазах у божественных Забытых. Но он, впрочем, признавал, что путь будет очень длинным и тяжёлым, и только самый благочестивый и думающий ощутит первые шаги — шаги, которые должны быть сделаны самими дворянами.

И, судя по всему, этого с головой хватило для того, чтобы сослать его, а этот трактат запретить на веки вечные.

Я даже представить себе не могла, как они умудрились связать это с убийством знати. Но ведь Холт говорил, что этот трактат долгое время переиначивали, и теперь его уже окончательно переделали под человеческую мерку — так, как хотелось конкретному главарю в этот момент. Люди умудрялись слушать самозванцев, забывали правду, но даже это…

Я откинулась на спинку кресла, коснувшись пером бумаги в последний раз.

— Не знаю… Я думала… Но всё это — коту под хвост!

Наоми вытянулась рядом со мной.

— Вот уж что лет как этот трактат запрещён законом. Логично, что он не способен рассказать тебе, чего именно желают эти люди.

— Но ведь они именуют себя Густавитами! А это по меньшей мере означает, что они должны пользоваться словами Густава, разве нет?

— Может быть, это и так, — тихо промолвила Наоми. — Вот только они уж точно не заостряют внимание на этих вопросах. Да и, может быть, твои советники ошибаются относительно них.

— Но что тогда относительно женщины, что пыталась меня отравить?

— Так ведь она — не целая организация. И могла не иметь ничего общего с основным отравлением.

Я считала, что это так маловероятно, когда впервые услышала подобные обвинения — так ведь… В голове крутилось множество мыслей. Столько всего следовало изменить, а сколько угроз… Я едва успевала следить за основными нитями — а они давно успели превратиться в сплошной клубок.

— Мне срочно нужна передышка… — я потёрла глаза руками.

Наоми встала, вновь потягиваясь.

— Ты, пожалуй, очень устала, — промолвила она, — ведь ты уже который день почти не спишь!

— Ну, кому, спрашивается, нужен сон?

— А куда ты уходила прошлой ночью? Я даже выходила, чтобы поискать тебя, но… — она только пожала плечами. — Тебя здесь не было.

Я вновь вскинула голову. А если она хотела поговорить со мною в ту ночь после похорон? Меня ведь там не было…

— Мне жаль, прости. Я думала, ты уже давно спала…

— Ну, проснулась, подумаешь. Да всё в порядке, мне просто было интересно… Ты работала?

Я коротко кивнула.

— Не то чтобы у меня появились хоть какие-то успехи, — я забарабанила пальцами по столу, пытаясь придумать, что именно должна ей сказать. Но ведь мои слова не содержали никаких секретов, там не было совершенно ничего неприличного… — Там был Фицрой.

— Фицрой? — она бросила на меня косой взгляд. — Это причина, по которой у тебя не появилось хоть каких-то успехов?

— Наоми! — я заулыбалась, глядя на неё.

— Ну, что ж, ты никогда прежде не упоминала о Фицрое. Последнее, что я слышала — «я вообще его не знаю»! А теперь он помогает тебе в лаборатории? Как… опасно.

— Опасно? Ты считаешь, что он мог бы мною манипулировать?

— Не-е-ет, — она протянула это слово так, будто бы пыталась на что-то намекнуть. — Ну, вот почему, интересно, ты прежде о нём не упоминала? Откуда такие секреты? Почему ты никому другому подобную работу не поручаешь?

— Прекрати! Ничего такого не было! Мы просто разговаривали — об убийствах, я ведь уже рассказывала. И… Ну, как мне это описать? И он не считает меня здесь лишней и ненужной!

— Итак, после этого ты вновь пригласила его к себе? — она словно поддразнивала меня, растягивала слова, округляла глаза и то и дело подмигивала.

— Он просто был там, когда я пришла поработать в ночь перед похоронами. Да и прошлой ночью тоже. Он просто очень одинок, вот и всё.

— О, да, конечно. Именно поэтому он торчит в твоей лаборатории целыми ночами — спасается от одиночества, — она подалась чуть поближе. — А не кажется ли тебе, что он в тебя влюблён?

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам — но это было просто смешно! Что за бред!

— Наоми, ты его даже никогда не видела!

— Ах, если б он только мог воспротивиться…

— С лёгкостью! — но почему-то мой желудок сжимался от этих слов. Фицрой не был в меня влюблён, конечно же, да и это полная нелепица. Мы просто работаем вместе.

— Ну подожди! — воскликнула Наоми. — А ведь между вами что-то есть! Я просто поддразнивала, но ведь он тебе нравится! Да это у тебя на лице написано!

— Не могу я ничего к нему чувствовать. Я ж едва его знаю!

— И это не помешало тебе в него влюбиться! — на лице Наоми расцвела улыбка, и она поудобнее устроилась на стуле. — Фрея, милая, — теперь голос её был привычно ровным, — пожалуйста, будь осторожна. В конце концов, он королевский сын.

— Да знаю я, знаю… — я провела рукой по своим волосам. — Просто он — это совсем не то, чем, как мне казалось, он является…

— А кем же ты тогда его считала?

— Да никем! Просто идиотом! Разве ты не видела, как именно он вёл себя обычно при дворе?

— И… Каким же он оказался на самом деле?

Ответ на этот вопрос оказался слишком страшным и слишком сложным, чтобы все свои туманные мысли я смогла облачить в привычные слова.

— Фицрой, — выдохнула я. — Просто Фицрой.

— Фрея… — голос её зазвучал как-то выше, словно в предупреждении, но я только коротко покачала головой.

— Нам следует вернуться к работе. Надо провести ещё огромное количество экспериментов!

— Да-да, — медленно проронила она. — Конечно. Но если тебе вдруг захочется о чём-то поговорить…

— Знаю! — только не сейчас. Её поддразнивания будто бы что-то во мне разбудили — словно осознание того, что кто-то порезал вам руку, от одного вида крови, пусть нет и никакой боли. Где-то на краю сознания будто бы гудели бесконечные мысли, но у меня было слишком мало времени, чтобы сейчас задумываться над этим.

Фицроя я едва-едва знала. Да, он интересный человек — вот и все!

В конце концов, было куда больше по-настоящему важного, о чём я должна была побеспокоиться — а не только о нём!