Игра отражений (СИ)

— Так хорошо. Мой теплый сонный лев.

— А ты похож на абиссинского кота, я только сейчас вспомнил, как же называется эта порода, — улыбнулся Доминико. — Такого… дымчато-персикового.

— Мяу, — гордо отозвался Кристиан, укладываясь поуютней. — А я честно пытался сменить ипостась, позеленел и решил не мучиться.

— И правильно. Боюсь, стюардам было бы невдомек, откуда в каюте лорда взялась леди, — Доминико властно пригреб его к себе под бок, обнимая тяжелой рукой. — Можно, я чуть-чуть подремлю?

— Подремли, я тоже поваляюсь, как ленивая, породистая пушистая скотина.

— Угу… под боком у беспородного львенка, — пробормотал Доминико, закрывая глаза и проваливаясь в сон.

Львенок был куда породистей кота, но об этом Кристиан умолчал, пристроился в тепле и счастье. И задремал.

====== Глава двенадцатая ======

— Дорогой, ты уверен?

— Ты что, нашего сына не знаешь? Думаю, это будет лучшим выходом.

— Но так скоро…

— Mi caro, он уже вырос, и ты прекрасно знала, что так будет. Напиши этим родственникам нашей будущей… Diablo, до сих пор не могу понять, жена или муж будет у Нико?

— Супруг, дорогой, изначально это был мальчик, — кротко повторила герцогиня. — Надеюсь, ты будешь очень радушен, когда он прибудет.

— Надеюсь, он не будет похож на типичного сушеного аристократишку с Островов, — герцог Саматти снова заходил по кабинету, похожий на грозного черногривого льва. Да уж, сын удался в него и статью, и внешностью, и характером, взяв от матери лишь немногое, но очень важное: терпение и упорство.

— Как бы не выглядел лорд Сент-Клер, он — избранник нашего сына. И только это должно быть важно по-настоящему.

— Я не о внешности сейчас говорю, — отмахнулся герцог. — Однако утешает то, что он согласился приехать с Нико. Значит, не считает, что за Атрейским морем только неотесанные варвары. Ну, или готов передумать, когда увидит.

— Их семья была одной из самых древних на Островах, основатель рода когда-то сражался бок о бок с первым королем, но отказался от почестей и титулов, род Сент-Клер получил графство только при сыне первого лорда. Так что не думаю, что потомок Сент-Клеров способен передумать только из-за того, что ты нарычишь на него как голодный хищник.

— Люди мельчают, — пожал плечами дон Альери, — со временем. Обещаю сначала внимательно рассмотреть его, а потом рычать. Милая, так ты напишешь? Мой почерк вряд ли разберут, ты же знаешь.

— Конечно же, напишу, самым красивым почерком, — успокоила она мужа. — Что именно ты хотел бы передать им? Приглашение на свадьбу?

— Да, пусть собираются и выезжают. Уверен, что Доминико не станет тянуть четыре года. Хотя я не сомневаюсь в нашем сыне, он вполне может и подождать.

По каменной мозаике снова зацокали подбитые сталью сапоги герцога, когда тот принялся ходить вдоль полок с книгами. Вот же напасть, почему его так тревожит то, что его малыш Нико выбрал себе в супруги не совсем человека? Неужто сказалась кровь? У самого дона Альери она проявилась только полным иммунитетом к ядам, что было очень кстати. У его сына же, кроме этого таланта, было что-то еще. Отчего кровь малефис с течением времени не ослабела, а усилилась, он не знал.

— Он — вполне. Но вряд ли столько станет ждать его избранник. Милый, успокойся. Что тебя так тревожит? Ведь Нико тоже не совсем обычен, неудивительно, что одна легенда разыскала другую.

— Это и тревожит. Какими будут их дети? Ты знаешь, чего семье Саматти стоило в свое время отвратить гнев Церкви. Сейчас эти черные крысы слабы, но только потому, что брат прислушивается ко мне, а не к ним. Но я не вечен.

— Думаю, что дети будут любимыми, — герцогиня взглянула на него. — Я вышла за тебя замуж, зная, что дети родятся не совсем людьми, но я хотела этого ребенка и нашу семью. А теперь ты отказываешь своему сыну в счастье, лишь потому, что он выбрал Двуликого?

— Нет, Белла, конечно же, нет, — он в два шага приблизился, обнял ее за плечи широкими ладонями. — Но ты уверена, что это такое же чувство, как у нас?

— Пока что нет, — призналась она. — Но думаю, если двуликий решился открыть тайну, он, как минимум, доверяет Нико. И не пугается его прекрасных глаз.

— Как и ты не испугалась моих, — герцог склонился к ней, хрупкой, как нежная лилия. До сих пор не верил, что эта девочка-женщина выносила троих его детей. Дочери тоже взяли от нее немного — насыщенно-синие глаза, чуть вздернутый носик, да крохотные родинки над бровью: у Долорес — над правой, у Беатриче — над левой.

— Ну как можно было испугаться такого чудесного взгляда? К тому же, ты так ухаживал… — герцогиня поцеловала мужа.

— Да уж, вломился в ваш сад, распугав всех соловьев, обнес чей-то розарий… И украл тебя, когда получил от ворот поворот, — хохотнул тот, подхватывая ее на руки. Если бы это видел Кристиан, он не сомневался бы, откуда у его жениха эти замашки. Точно такие же жесты, такая же буйная грива, лишь слегка сдерживаемая лентой на затылке, та же ленивая грация, словно у сытого хищника.

— Я и говорю — за мной еще никто так не ухаживал, мой любимый лесной вепрь, — герцогиня обожала поддразнивать мужа, сравнивая его грацию с кабаньей.

— Да уж, от малефис нам не досталось тонкого стана и лилейных рук, — герцог плюнул на письмо. В конце концов, еще есть немного времени, да и отправить его он решил не с нарочным и не дипломатической почтой, а почти запрещенными, и оттого оставшимися лишь в распоряжении королевских семейств «ауграфами» — созданными более двух веков назад османским гением Михеджари аппаратами, позволявшими связываться с помощью магии. Впрочем, сам Михеджари утверждал, что эта магия есть не что иное, как природная сила.

— Боюсь, я бы испугалась, если б за мной принялся ухаживать похожий на цветок юноша. Я б решила, что кто-то из Двуликих сошел с ума и решил менять одежду, не меняя женской ипостаси. А как же письмо? Куда ты меня понес…

Дон Альери молча донес ее до спальни, просторной, светлой и полной воздуха, льющегося через распахнутые по случаю теплого дня окнами от пола до потолка. Уложил на шелковое покрывало, как и в самом начале их семейной жизни, сначала рассматривая свое сокровище, свою «драгоценную донну», и лишь затем принимаясь лишать ее тело покровов дорогих тканей. Герцогиня, несмотря на возраст и роды, умудрилась сохранить девичью фигуру, очаровывая ей супруга раз за разом. А еще здесь, под ласковым солнцем, вся впитанная с молоком матери стеснительность, приличествующая леди Островов, испарилась. Элизабет обожала дразнить мужа, уворачиваясь от его рук, и вытягиваться на постели, выгибаться, победно улыбаясь. Она давно привыкла к тому, что он зовет ее на свой манер, к его грубоватым «солдатским» шуточкам, к его рукам. И не могла уже представить, что этого могло и не быть, ведь родители готовили ее совсем к иному замужеству. Уже была предварительная договоренность с графом Латтерли, который на тот момент был старше предполагаемой невесты на двадцать три года, одноглаз и угрюм. Но при всем том — неприлично богат. Правда, сама Элизабет называла его капиталы кровавыми — граф, как и его предки, не брезговал каперством.