Андрей Васильев - Снисхождение. Том 2

В лацкане у него, как и у всех здесь присутствующих, тоже была закреплена бутоньерка, я даже узнал цветок, находящийся в ней. Это была герань.

— Я всегда и везде нахожусь по праву — холодно ответил ему я. Мне этот толстяк очень не понравился еще там, в отеле, потому особо церемониться с ним я не собирался. Да и Зимин говорил о том, что его посылать куда подальше можно и нужно — Равно как и моя спутница.

— Я ее забери у вас — тоном, не оставляющим места для возражений, заявил мне дядюшка Эверт — Ты есть кушать и отдыхать, а я с hübsche Таньюша танцевать.

И он поманил девушку пальцем, испачканным в курином жире. Он даже не потрудился вытереть руки.

— Она не танцует — холодно сообщил толстяку я — Или танцует, но только со мной.

— Ты есть не подумать над тем, что говорить — ткнул меня пальцем в грудь дядюшка Эверт и нехорошо улыбнулся — Но я добрый. Я еще раз говори — кушай, слушай музыку. Пока ты можешь это делать — делай. Но никогда не смей говорить «нет» тем, кто сильнее тебя, это есть Leichtsinn. Ээээ…. Глюпость.

— Leichtsinn означает не «глупость», а безрассудство — раздался голос у меня за спиной — Эверт… Тебя же зовут Эверт?

— Эверт — с толстяка вмиг слетела вся спесь, он поспешно расшаркался перед тем, кто стоял у меня за спиной — Evert Kluge, Ihr ergebener Diener in aller Ewigkeit (Эверт Клюге, вечно ваш слуга).

Я знал этот голос и ни с кем бы его не спутал. Впрочем, если бы я даже засомневался, то запах апельсиновых корок и еще чего-то пряно-сладкого точно ни с чем не спутал. Блин, что же это за специя, который раз ломаю голову? Ломаю — и не нахожу ответа. Сходить что ли в магазин какой, там все пряности перенюхать?

— Мне не нужны слуги — Старик положил мне руку на правое плечо, и я ощутил, насколько она тяжела и холодна — Меня окружают только те, кто этого достоин, те, кого я сам выбрал из миллионов и миллионов сущностей. Как ты думаешь, Эверт Клюге, можно ли тех, кого я счел достойным своего общества, называть слугами?

— Nein — пробормотал дядюшка Эверт, озираясь по сторонам.

Эта беседа явно заинтересовала многих, но при этом никто не рискнул приблизится, напротив, вокруг нас образовался некое пустое пространство.

— Правильно, Эверт Клюге, нельзя — мерно произнес Старик — Они мои друзья, мои помощники, мои сподвижники. Наконец — мои ученики.

В этот момент его вторая рука легла на мое левое плечо. Если бы я был гвоздь, то, скорее всего, ушел бы в пол по шляпку. У меня было ощущение, что на мои плечи навалилась гора Эверест.

— Вот и хорошо — продолжил Старик — Я вижу, мы понимаем друг друга. Теперь поговорим о безрассудстве и глупости. Ты же не против побеседовать об этом, мой пытливый Эверт Клюге?

— Nein — толстяк был весь мокрый, пот тек по его лысине, по внезапно обвисшим щекам, он уставился в пол и не поднимал глаза — Das heißt — ja. Ich habe nichts dagegen, Euer Gnaden. (Нет. То есть — да. Я не против, светлейший).

Что именно говорил дядюшка Эверт, я не понимал, но догадывался. По интонациям было понятно.

— Безрассудство и глупость — задумчиво сказал Старик за моей спиной — Казалось бы — одно и тоже. Но нет, мой сладострастный Эверт Клюге, это не так. Глупость — это когда ты лелеешь мысли о том, как бы овладеть душой и телом невинной девушки, даже не посмотрев на цветок в ее бутоньерке. А безрассудство, это когда ты позволяешь себе рассуждать о том, кто и где имеет право быть, даже не зная, кто перед тобой стоит. Или зная?

— Ich weiß es nicht sogar jetzt, Euer Gnaden (Я и сейчас этого не знаю, светлейший) — поспешно пробормотал дядюшка Эверт.

Происходящее окончательно заинтересовало присутствующих, даже музыка смолкла. Последние слова дядюшки вызвали дружный смех публики.

— Он еще и слеп — заметил кто-то из толпы, причем по-русски — Перстень на пальце этого человека не заметить невозможно.

— Но у этого червя губа не дура — послушался другой голос — Он выбрал лучший цветок в оранжерее.

Следом за этими словами раздался звук пощёчины и новый взрыв смеха.

— Возможно он имел в виду не сущность этого человека, а его имя — настолько дружелюбно произнес Старик, что мне стало толстяка как-то жалко. Таким тоном врачи говорят со смертельно больными — Да, мой честный Эверт Клюге, ты же это имел в виду?

Дядюшка даже ничего говорить не стал, только головой потряс.

— И в этом твоя ошибка — с искренним сожалением произнес Старик — Фатальная ошибка. Эти двое — мои личные гости, их пригласили сюда по моей просьбе. То есть ты нанес обиду людям, которые находятся под моей защитой. А это уже не глупость. Это безрассудство. Мало того — им покровительствую не только я, но и хозяин этого прекрасного дома. Ведь это он пригласил их сюда от моего имени. Мой отчаянно смелый Эверт Клюге, ты хочешь померяться силами со мной и моим братом?

Дядюшка рухнул на колени.

— Генрих, что ты там говорил про цветок и оранжерею? — спросил у кого-то невероятно язвительный девичий голос, на этот на английском — Напомни?

Никто ничего не ответил.

— Я вижу, что ты усвоил разницу между глупостью и безрассудством, мой рассудительный Эверт Клюге — одобрительно произнес Старик — И впредь верно подбирай слова, если же не можешь этого сделать, то просто молчи. А еще лучше — не совершай глупых и безрассудных поступков, в другой раз тебе может повезти гораздо меньше, чем сегодня. Да и всем присутствующим я рекомендую помнить о том, что они сейчас здесь увидели и услышали.

Дядюшка закивал головой так, что та, казалось, сейчас оторвется.

— Ну и хорошо — Старик так и не снял руки с моих плеч — Эге, да я, похоже, стал причиной остановки веселья в этом зале? Нет-нет-нет, это не дело. Друзья, сегодня славная ночь, так не тратьте время даром! Танцы, вино, еда, любовь — вот что вам нужно. Стоит ли слушать беседы о смысле слов? Музыканты, что вы стихли, а ну-ка за дело!

Оркестр, было совсем замолкший немедленно выполнил этот приказ. Взвизгнули скрипки и пары закружились в танце.

— Ну и славно — одобрительно произнес Старик и его руки наконец-то покинули мои плечи — Рад нашей встрече, мой юный друг. И представь мне наконец свою спутницу.

Я улыбнулся и повернулся к тому, кого был бы рад никогда не видеть.

Старик был как всегда сама элегантность. Черный длиннополый пиджак, черная жилетка под ним и белоснежная сорочка с небрежно расстегнутым воротом — вроде бы ничего особенного, более того — даже небрежный стиль одежды, но как это все на нем смотрелось! И боюсь даже представить, сколько стоило.

И никакой бутоньерки, только какая-то блескучая штучка в лацкане пиджака.

— Это Танюша — я показал на девушку, которая знай только хлопала глазами, ошарашенная всем только что произошедшим да на автомате поедала торт.