Энн Райс - Талтос

Ногти у нее были чудесными, розовыми. Пульс в норме. Грудь налилась. И возле кровати стоял большой кувшин молока, наполовину опустошенный. Ну, ей это полезно.

Умная девушка, уверенная в себе и хорошо воспитанная, подумал доктор, совсем не провинциальная.

— Оставьте нас наедине. Выйдите, чтобы я мог осмотреть ребенка и убедиться, что у женщины нет кровотечения, — сказал доктор Мэри-Джейн и старой женщине, которые висели за его плечами, словно два огромных ангела.

Ребенок чуть слышно хныкал, как будто заново обнаружив, что он жив, но не уверенный в том, что ему это нравится.

— Доктор, я сама принимала этого ребенка, — мягко возразила бабушка. — Неужели ты думаешь, что я бы ей позволила здесь лежать, если бы она исходила кровью?

Но она вышла, прихватив ребенка и качая его на руках. Уж слишком энергично, подумалось доктору.

И еще он подумал, что эта маленькая мамочка тоже начнет возражать, но она не стала.

Ему только и оставалось, что взять масляную лампу и посветить себе, если он хотел убедиться, что все в порядке. Вряд ли здесь было возможно настоящее обследование.

Мона села, откинувшись на подушки, и ее рыжие волосы облаком окружили белое лицо. Она позволила доктору отбросить в сторону плотный слой одеял. Все было нарядным и чистым — упрекнуть не в чем. И девушка была безупречно чиста, словно только что приняла ванну, если такое было возможно, а под ней лежали толстым слоем белые полотенца. Не видно было никаких следов выделений. Но она была матерью, это так. На бедрах остались синяки после родов. Но белая ночная рубашка была идеально чистой.

Почему же они не искупали и малыша точно так же? В чем дело? Три женщины, и им не хочется поиграть в куклы, поменять одеяльца маленькому?

— Ложитесь теперь, милая, — сказал он юной матери. — Малыш не оставил разрывов, я уже вижу, хотя при разрывах вам было бы легче родить. Как насчет того, чтобы в следующий раз обратиться в больницу?

— Конечно. Почему нет? — ответила она сонным голосом и хихикнула. — Да все со мной будет в порядке.

Очень по-дамски. Ей уже не стать снова девочкой, подумал доктор, хотя она была такой крохой. Теперь вся эта история наверняка разлетится по городу. Сам доктор не собирался говорить Эйлин ни слова об этом.

— Я же сказала, она в полном порядке. — Бабушка отодвинула в сторону москитную сетку.

Дитя тихонько хныкало у ее плеча.

Мать даже не посмотрела на ребенка.

«Пожалуй, пока достаточно, — подумал доктор. — Пожалуй, ей лучше отдохнуть, пока это возможно».

— Хорошо, хорошо, — сказал он, снова укрывая Мону одеялами. — Но если вдруг откроется кровотечение, если начнется лихорадка, вы должны будете сразу посадить ее в этот ваш лимузин и прямиком отвезти в Наполеонвилль! Прямиком в больницу!

— Уж конечно, доктор Джек, — заверила Мэри-Джейн. — Мы так рады, что вы приехали. — Взяв доктора за руку, она вывела его из маленького шатра, подальше от кровати.

— Спасибо, доктор, — негромко произнесла рыжеволосая. — Так вы все оформите? Пожалуйста. Дата рождения и все такое… А они подпишутся как свидетели, да?

— Вот здесь удобный деревянный стол, чтобы вы могли писать. — Мэри-Джейн показала на маленький самодельный столик из двух сосновых досок, положенных на два старых деревянных ящика из-под коки.

Доктор давно уже не видел таких упаковочных ящиков, тех, в которые укладывали маленькие бутылки, что когда-то стоили один цент. Наверное, их теперь можно было бы продать на блошином рынке коллекционерам. Множество вещей в этом доме можно было бы продать. Доктор заметил даже старинный газовый светильник на стене.

Ему пришлось согнуться над столиком, чтобы приняться за письмо, но жаловаться не стоило. Он достал свою авторучку. Мэри-Джейн придвинула поближе голую электрическую лампочку.

Снова донесся тот же цокающий звук. Потом какое-то урчание. Знакомые звуки…

— Что это там постукивает? — спросил доктор. — Так, давайте по порядку. Имя матери?

— Мона Мэйфейр.

— Имя отца?

— Майкл Карри.

— Состоящие в законном браке?

— Нет. Так уж получилось, понимаете?

Доктор покачал головой:

— Говорите, родился прошлой ночью?

— В десять минут третьего. Роды принимали Долли-Джин Мэйфейр и Мэри-Джейн Мэйфейр. Фонтевро. Знаете, как это пишется?

Доктор кивнул.

— Имя ребенка?

— Морриган Мэйфейр.

— Морриган… Никогда не слышал такого имени. Это в честь какого-то святого, да? Морриган.

— Продиктуй по буквам, Мэри-Джейн. — Голос из-за сеток прозвучал глухо. — Два «р», доктор.

— Я соображу, милая, — ответил он. И прочитал имя по буквам, чтобы она услышала. — Так, но я не взвесил…

— Восемь фунтов девять унций, — тут же сообщила бабушка, ходившая взад и вперед с ребенком на руках. — Я взвесила на кухонных весах. Все сделала как надо.

Доктор снова покачал головой. Он быстро заполнил остальную часть бланка, поспешно сделал копию. Какой смысл был еще что-то им говорить?

Вспышки молний сверкали во всех окнах чердака, на севере и юге, на востоке и западе, освещая все и тут же оставляя большую комнату в уютной полутьме. Дождь мягко стучал по крыше.

— Ладно, я вам оставляю этот экземпляр, — сказал доктор, вкладывая свидетельство о рождении в руку Мэри-Джейн, — а этот забираю, отправлю в округ из своего кабинета. Через пару недель вы получите официальную регистрацию вашей малышки. А теперь вам следует покормить ее немножко, а если у вас пока еще нет молока, только молозиво, то…

— Я все уже ей объяснила, доктор Джек, — сказала бабушка. — Она покормит детку, как только вы уйдете, просто она немножко стесняется, она у нас застенчивая малышка.

— Идемте, доктор, — сказала Мэри-Джейн. — Я отвезу вас обратно.

— Черт, мне хотелось бы добраться до дома каким-то другим способом.

— Ну, если бы у меня была метла, мы могли бы полететь, да? — спросила Мэри-Джейн, жестом предлагая доктору следовать за ней, и тут же направилась к лестнице, шлепая подошвами сандалий по доскам.

Молодая мамочка тихонько засмеялась, совсем по-девчоночьи. Она на мгновение стала выглядеть совершенно нормально, ее щеки мило розовели. А груди прямо-таки лопались. Доктор понадеялся, что это дитя не окажется капризной и раздражительной мамой.

Он поднял москитную сетку и снова шагнул к кровати. Вода хлюпала в ботинках, но что он мог изменить? У него и рубашка промокла насквозь.

— Вы ведь действительно чувствуете себя хорошо, милая, да? — спросил он.

— Да, конечно, — ответила Мона.

Она уже держала в руках кувшин с молоком. И пила большими глотками. Ну а почему бы и нет? Но ей наверняка это не было нужно. Она сверкнула яркой улыбкой школьницы, самой яркой, какую только видывал доктор, продемонстрировав ряд белых зубов и россыпь веснушек на носу. Да, совсем крошечная, но, пожалуй, самая хорошенькая из всех рыжих на свете.