Энн Райс - Талтос

— Понимаю.

— Мне не нравится, когда ты страдаешь.

— А разве я страдаю?

— Да! Мне нравится открывать журналы и газеты и читать о твоих маленьких корпоративных победах, видеть твое улыбающееся лицо в верхних строчках списка десяти самых богатых людей мира или в списке самых желанных холостяков Нью-Йорка. Но теперь я вижу, что ты разобьешь себе сердце, гадая, действительно ли та парочка стала тебе друзьями, сможешь ли ты к ним обратиться, когда у тебя будет тяжело на сердце, сможешь ли ты положиться на них, доверяясь полностью, что необходимо каждому живому существу…

— Прекрати, пожалуйста, Сэмюэль!

Наступило молчание. Маленький человек вздохнул. Он отпил из своего стакана примерно половину, потом облизнул резко изогнутую нижнюю губу удивительно розовым языком.

— Эй, Эш, я не хотел…

— Я приехал, когда ты позвонил, Сэмюэль.

— А теперь жалеешь об этом?

— Нет, я совсем не о том. Кроме того, с чего бы мне сожалеть?

— Забудь обо всем, Эш. Серьезно. Забудь все. Забудь о Талтосах в долине. Забудь, что знаком с теми магами. Забудь, что тебе нужен кто-нибудь, кто любил бы тебя таким, какой ты есть. Это невозможно. Я боюсь. Боюсь того, что ты сделаешь теперь. Все это уже слишком знакомо.

— Что тебе знакомо? — тихо спросил Эш.

— Ты уничтожишь все это, компанию, корпорацию «Игрушки без границ, или Куклы для миллионов». Ты впадешь в апатию. И просто бросишь все! Уйдешь куда-нибудь далеко, и все то, что ты построил, все то, что ты создал, медленно развалится без тебя. Так уже бывало прежде. А сам ты исчезнешь, как исчезал я, и однажды холодным зимним вечером — не знаю, почему ты всегда выбираешь середину зимы, — ты снова появишься в долине, чтобы найти меня.

— Это более важно для меня, Сэмюэль, — сказал Эш. — Это важно по многим причинам.

— Парки, деревья, сады, дети…

Эш промолчал.

— Подумай обо всех тех, кто зависит от тебя, Эш, — снова заговорил Сэмюэль, продолжая все ту же проповедь. — Подумай обо всех тех людях, которые делают, продают, покупают и любят те вещицы, что ты придумал. Это, я думаю, может заменить душевное равновесие — знать, что от тебя зависит множество живых существ, теплых, обладающих разумом и чувствами. Как думаешь, я прав?

— Это не замена душевного равновесия, — ответил Эш. — Это замена счастья.

— Ладно, пусть будет так. Но не жди, что твои колдуны придут к тебе снова, и бога ради, никогда не ищи их на их собственной территории. Ты увидишь страх в глазах, если они вдруг обнаружат, что ты стоишь в их саду.

— Ты так во всем уверен.

— Да, уверен. Эш, ты рассказал им все. Зачем ты это сделал? Может, если бы ты промолчал, они тебя не боялись бы.

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— А Юрий и Таламаска? Они ведь будут теперь тебя беспокоить.

— Не будут.

— Но те маги тебе не друзья!

— Это ты так говоришь.

— Я знаю, что прав! Знаю, что их любопытство и благоговение вскоре сменятся страхом. Эш, это же старая история, они всего лишь люди!

Эш склонил голову и отвернулся, ссутулившись, глядя в окно на падающий снег.

— Эшлер, я знаю, — настаивал Сэмюэль, — потому что я сам изгой! И ты изгой. Посмотри туда, на бесчисленное множество человеческих существ, что бегут по улицам, и подумай о том, что каждый из них очень многих считает изгоями, «другими», как будто и не людьми. Мы монстры, друг мой. И ими навсегда останемся. Это их время. Нам достаточно тревог просто из-за того, что мы вообще живы.

Он допил свою порцию спиртного.

— И потому ты возвращаешься домой, к своим друзьям, в долину.

— Я их ненавижу, и ты это знаешь. Но долина уже недолго будет нам принадлежать. Я возвращаюсь по сентиментальным причинам. Ох, дело не только в Таламаске и в шестнадцати благовоспитанных ученых, которые придут туда с магнитофонами и за обедом в гостинице станут умолять меня рассказать все, что знаю. Дело в археологических раскопках собора святого Эшлера. Современный мир добрался до этого места. И почему? Все из-за твоих проклятых ведьм.

— Ты не можешь возлагать ответственность за это на меня или на них.

— Нам со временем придется найти какое-то другое удаленное местечко, придумать новые легенды, которые нас защитят. Но это не мои друзья, не думай о них так. Они мне не друзья.

Эш молча кивнул.

Подали еду — огромный салат для маленького человека, пасту для Эша. По бокалам было разлито вино. Оно пахло весьма странно.

— Я слишком пьян, чтобы есть, — сказал Сэмюэль.

— Я пойму, если ты уедешь, — негромко произнес Эш. — Если ты чувствуешь обязанность уехать, то, видимо, должен это сделать.

Какое-то время они молчали. Потом маленький человек взял вилку и принялся пожирать салат, забрасывая его в рот. Кусочки овощей падали на тарелку. Он громко стучал вилкой, собирая до последней крошки оливки, сыр и латук, и наконец жадно глотнул минеральной воды.

— Теперь я могу выпить еще, — заявил он.

Эш издал звук, который мог бы сойти за смех, если бы не был таким печальным.

Сэмюэль соскользнул со стула. Взял кожаное портмоне. Он лениво подошел к Эшу и обхватил его за шею. Эш быстро поцеловал его в щеку, испытывая отвращение от прикосновения к грубой коже, но полный решимости скрыть это во что бы то ни стало.

— Ты скоро вернешься? — спросил он.

— Нет. Но мы еще увидимся, — ответил Сэмюэль. — Позаботься о моей собаке. Ее так легко обидеть.

— Я буду это помнить.

— И займись работой!

— Что-нибудь еще?

— Я люблю тебя.

И с этими словами Сэмюэль встал и с важным видом направился к выходу, проталкиваясь между теми, кто сидел на своих местах, и теми, кто вставал, чтобы уйти. Он вышел на улицу и прошел мимо окна. Снег уже успел упасть на его волосы и кустистые брови, оставил темные влажные пятна на его плечах.

Он вскинул руку, прощаясь, а потом исчез, и толпа снова превратилась просто в толпу.

Эш поднял стакан с молоком и медленно выпил его до дна. Потом положил под свою тарелку несколько банкнот, глядя на еду, как будто прощался с ней, и вышел на ветреную Седьмую авеню.

Когда он добрался до своей спальни в высокой башне, его ждал Реммик.

— Вы замерзли, сэр, слишком замерзли.

— Разве? — пробормотал Эш.

Он терпеливо позволил Реммику снять с себя шелковую куртку и вызывающий шарф, надел куртку из шерстяной ткани, отделанную атласом, и, взяв протянутое Реммиком полотенце, осушил влагу на волосах и лице.

— Сядьте, сэр. Позвольте мне снять с вас мокрую обувь.

— Как скажешь…

Кресло было таким мягким, что Эш и думать не хотел о том, чтобы встать с него и отправиться в кровать. И во всех комнатах было пусто. Роуан и Майкл уехали.

«Нам не погулять сегодня вечером по городу, — подумал Эш, — не поговорить по душам…»

— Ваши друзья благополучно добрались до Нового Орлеана, сэр, — сообщил Реммик, снимая с Эша отсыревшие носки и заменяя их свежими, сухими, с такой ловкостью, что его пальцы почти не касались кожи Эша. — Они позвонили сразу после того, как вы ушли ужинать. Самолет уже возвращается, приземлится примерно через двадцать минут.