Энн Райс - Талтос

Она несла танцующих, их головы мягко склонялись, их широкие движения были изящными и медленными и безупречно следовали инструментам. Эш теперь улыбался так же открыто и просто, как Тесса. А когда ритм ускорился, когда трубы начали выводить трели с идеальной осторожностью, когда волшебным образом в композицию вплелись голоса, их танец становился все быстрее и быстрее, и Эш почти играючи поворачивал Тессу все более и более дерзко. Ее юбка развевалась, маленькие ноги двигались с бесконечной грацией, каблуки негромко постукивали по деревянному полу, на лице сияла улыбка.

Потом к звучанию добавился еще один звук, и постепенно до Майкла дошло, что это голос Эша; Эш пел. Слов не было: он просто гудел с открытым ртом. Тесса тут же поддержала его, и их безупречные голоса взлетели над темной страстью труб, без усилий следуя крещендо, и теперь, когда ритм ускорился, танцоры, выпрямив спины, почти смеялись, испытывая, казалось, чистое блаженство.

Роуан наблюдала за высоким царственным мужчиной и гибкой, грациозной сказочной королевой, и за стариком, так вцепившимся в подлокотники кресла, как будто его силы подходили к концу, и глаза ее наполнялись слезами.

Юрий словно окончательно утратил власть над собой, его как будто что-то разрывало изнутри. Он прислонился к стене, застыл и лишь взглядом следил за танцующими.

Взгляд Эша был теперь игривым, но обожающим, он покачивал головой и склонялся более свободно, а двигался еще быстрее, чем прежде.

Они танцевали и танцевали, кружа по краю освещенного пространства, то ныряя в тень, то выходя из нее, словно исполняя серенаду друг для друга. Выражение лица Тессы было восторженным, как у маленькой девочки, дождавшейся исполнения своего самого великого желания.

Майклу казалось, что им — Роуан, Юрию и ему самому — следовало бы удалиться и оставить наедине трогательную и нежную пару. Может быть, только в объятии они могли по-настоящему познать друг друга. А они как будто совсем забыли о зрителях и о том, что ждало их впереди.

Но он не мог уйти. Никто не двинулся с места, а танец все продолжался и продолжался, пока наконец ритм не замедлился, пока инструменты не зазвучали тише, предупреждая, что вскоре им придется умолкнуть, и ведущая линия канона в последний раз слилась с голосом, звучавшим в полную силу, а потом смягчилась, отодвинулась вдаль, и вперед выступила труба, чтобы издать финальную грустную ноту…

И наступила тишина.

Пара остановилась точно в центре комнаты, и свет лился на их лица и на их мерцающие волосы.

Майкл прислонился к стене, не в силах сдвинуться с места, и просто смотрел на них.

Подобная музыка задевает до глубины души. Она выводит на свет ваши разочарования и вашу пустоту. Она говорит: «Жизнь может быть вот такой. Помни об этом».

Тишина.

Эш поднял руки волшебной королевы и внимательным взглядом обвел остальных. Потом он поцеловал ладони Тессы и отпустил их. А она стояла, пристально глядя на него, как будто влюбленная, но, может быть, не в него, а в музыку, в танец, в свет, во все вокруг…

Эш отвел ее к ткацкому станку, мягко заставил сесть на табурет, а потом повернул ее голову так, чтобы глаза Тессы вернулись к прежнему занятию. Она тут же внимательно всмотрелась в ткань, как будто забыв о присутствии Эша; пальцы потянулись к нитям и сразу же принялись за работу.

Эш отошел, стараясь не издавать ни звука, а потом повернулся и посмотрел на Стюарта Гордона.

Ни мольбы, ни протеста не прозвучало из уст старика, завалившегося набок в кресле; его глаза медленно скользнули от Эша к Тессе, потом снова к Эшу.

Наверное, настал тот самый чудовищный момент. Майкл этого не знал. Но должна же была прозвучать какая-то история, какое-то длинное объяснение, какое-то отчаянное повествование должно было предшествовать… Гордон должен был попытаться. Кто-нибудь должен был попытаться. Что-то должно было случиться, чтобы спасти это отчаявшееся человеческое существо хотя бы потому, что это был именно человек, и что-то должно было предотвратить предстоящую казнь…

— Мне нужны имена остальных, — произнес Эш в своей обычной мягкой манере. — Я хочу знать, кто твои пособники внутри ордена и вне его.

Стюарт ответил не сразу. Он не шевельнулся, не отвел взгляда от Эша.

— Нет, — сказал он наконец. — Их имена я тебе не назову.

И это прозвучало с твердостью, какой Майкл никогда не слышал. Этот человек, охваченный болью, явно не поддался бы никаким убеждениям.

Эш спокойно направился к Гордону.

— Подожди, — сказал Майкл. — Пожалуйста, Эш, подожди.

Эш остановился и вежливо посмотрел на Майкла.

— В чем дело, Майкл? — спросил он так, как будто и не желал этого знать.

— Эш, пусть он расскажет нам все, что знает, — попросил Майкл. — Пусть расскажет всю историю!

Все изменилось. Все стало легче. Она лежала в руках Морриган, а Морриган лежала в ее руках, и…

Был вечер, когда она открыла глаза.

Что за потрясающий сон ей приснился! С ней как будто были Гиффорд, Алисия и Старуха Эвелин, и не было смерти, не было страданий. Все они были вместе, даже танцевали, да, танцевали в хороводе.

Мона так хорошо себя чувствовала! Пусть сон забудется — ощущение все равно останется с ней. Небо было любимого цвета Майкла — фиолетового.

И еще рядом с ней стояла Мэри-Джейн и выглядела чертовски хорошенькой с ее льняными волосами.

— Ты Алиса в Стране чудес, — сообщила Мона. — Вот кто ты такая. Я буду звать тебя Алисой.

«Все будет идеально, обещаю тебе».

— Я приготовила ужин, — сказала Мэри-Джейн. — Я велела Эухении взять выходной, надеялась, ты не станешь возражать, а когда увидела кладовую, просто с ума сошла!

— Конечно, я не возражаю, — ответила Мона. — Помоги мне встать. Ты настоящая кузина!

Она поднялась с постели посвежевшей, чувствуя себя такой же легкой и свободной, как дитя, что барахталось у нее внутри, дитя с длинными рыжими волосами, купавшееся в околоплодных водах, словно крошечная резиновая куколка с малюсенькими коленками…

— Я сварила ямс, рис, запекла устриц в сыре и зажарила цыпленка со сливочным маслом и эстрагоном.

— Где это ты научилась так готовить? — спросила Мона. И тут же остановилась и обняла Мэри-Джейн. — Нет никого, кто был бы похож на нас, да? Ты ведь узнаешь свою кровь, правда?

Мэри-Джейн просияла улыбкой:

— Да, и это прекрасно! Я тебя люблю, Мона Мэйфейр!

— Ох, как приятно это слышать! — ответила Мона.

Они подошли к дверям кухни, и Мона заглянула внутрь:

— Боже, да ты приготовила гигантский ужин!

— Тебе лучше поверить в это, — горделиво произнесла Мэри-Джейн, снова демонстрируя безупречные белые зубы. — Я умела готовить уже в шесть лет. Моя мама тогда жила с одним шеф-поваром. Ты это знаешь? А потом, позже, я работала в одном модном ресторане в Джексоне, штат Миссисипи. Джексон — столица штата, помнишь? Это было такое место, где обедали сенаторы. А я им говорила, мол, если хотите, чтобы я здесь работала, разрешите мне наблюдать, как повар готовит всякие блюда, дайте мне научиться, чему смогу. Что хочешь выпить?