Наталья Лебедева - Крысиная башня

Медиумы медленно двигались сквозь толпу. Ассистенты — крепкие мужчины в темных футболках — отодвигали в сторону поклонников. Мельник шел последним. Женщина с фотографией Сережи рванулась к нему сквозь толпу, проскользнула под рукой ассистента и упала на колени, вытянув перед собой руки, в которых держала свою картонку. Ее обветренные, растрескавшиеся губы что-то шептали. Мельник отстранил от нее ассистента, наклонился и услышал, что она говорит:

— Помогите! Пропал. Полгода нет. Никто не может найти. Никаких следов. Я с ума схожу. Где он? Его мучают? Скажите мне! Скажите мне! Скажите! Я знаю, что он жив. Ему плохо? Скажите!

Шепот перешел в крик. Фотография упала на землю, две иссохшие руки вцепились в руки Мельника. Сразу три оператора, протиснувшись сквозь зевак, снимали неожиданный эпизод.

— Я ничего не могу, — сказал Мельник. — Я не ищу людей по фотографиям. Я хочу помочь, но не знаю как.

— Ты врешь! — зло выкрикнула она и вскочила на ноги — Ты просто не хочешь! Тебе плевать на меня! Его мучают там, а ты ходишь мимо меня в своем красивом пальто!

Она плюнула Мельнику в лицо и бросилась к нему, целясь в глаза скрюченными пальцами, тонкими, как когти большой птицы. Мельник раскрыл объятия, и она, не ожидая этого, упала к нему на грудь. Он обнял ее и стал качать, успокаивая. Люди в толпе глазели на кликушу, некоторые с состраданием, некоторые — смеясь.

Мельник и женщина обнимались, их тела прижались друг к другу плотно, словно были телами влюбленных, которым предстояла разлука.

Женщина что-то шепнула. Камера уловила едва заметное шевеление ее подбородка, но разобрать сказанное слово было невозможно. Казалось, и Мельник не должен был расслышать: слово ударилось в его грудь, запуталось в тяжелом драпе пальто — но он услышал.

— Жив, — сказал он, отстранил от себя женщину, поднял с земли картонку с фотографией мальчика, бережно отряхнул ее и протянул в сторону руку. Кто-то из зрителей тут же вложил в нее ручку, заготовленную для автографов. На обратной стороне картона Мельник написал несколько слов. Его движения были размашисты и злы. Кончик стержня утопал в мягком картоне, оставляя глубокие борозды. Мельник был очень красив в эту минуту, его синие глаза сверкали, сильные плечи расправились, он даже как будто вырос и поднялся над толпой.

Закончив, он нашел глазами полицейского и отдал ему картонку, сказав:

— Он держит ребенка в доме. Дом бревенчатый, старый. Рамы на окнах двойные, покосившиеся, с облупленной краской. Грязные окна и стекла плохие, волнистые, через них все искаженное — знаете? Перед домом… слово забыл… низкий забор из тонких реек… палисадник! Без цветов, конечно, там трава высокая. Сейчас желтая, стебли поникли от дождя. Такие безобразные гнилые шалашики. Во дворе сарай, собранный из чего попало: доски, железные Щиты. Три были когда-то ярко покрашены: в синий, желтый и красный. Но теперь краска пошла струпьями.

— Какого ребенка? Кто держит? — спросил ошалевший лейтенант, который не рассчитывал попасть в кадр, а пробрался через толпу, чтобы убедиться в безопасности участника.

— Ее ребенка, Сережу, украли полгОда назад. Украл сумасшедший. Думает, что это его сын. Я написал адрес.

Соседи про ребенка ничего не знают, он не выпускает его гулять. Пытается заботиться о мальчике, печалится, когда тот плачет и хочет обратно к маме. Он считает, что сына накачали наркотиками. Ждет, когда мальчик признает его отцом.

Лейтенант вчитался в адрес, покачал головой, показал картонку двум другим полицейским, которые подошли узнать, в чем дело.

— Это что, деревня? — спросил он Мельника. — Да таких названий по стране знаешь сколько?

— Я знаю регион, — шепнул Мельник. — Только я забыл, как он называется. Сейчас я подумаю. У меня как-то много вылетело из головы.

Айсылу с тревогой смотрела на него из толпы. Мельника трясло, в глазах его появилось то бессмысленное выражение, которое бывает у очень пьяных людей. Мама Сережи подошла к нему и обхватила ладонью его локоть. В ее глазах появилась надежда, горестные складки на лице почти разгладились, и это сразу убавило ей лет.

— Где это? — с надеждой спросила она Мельника.

— Карелия… — тускло ответил он.

Полина смотрела этот эпизод не на работе, а у Кирилла. Она не могла сосредоточиться на том, что происходит, потому что нервничала. Еще никогда Полина не встречалась с мужчиной во второй раз. Это было как заблудиться в лесу, она не знала, что должна делать и как себя вести.

Кирилл ухаживал за ней, и это пугало еще больше никто так раньше не делал. Она думала, что он в любую минуту может сказать: «Уходи, ты мне не нужна».

В «Ты поверишь!» закончились испытания, и на экране появилась Анна. Она стояла на фоне задника, испещ-peftrioro названиями шоу. В руках ее был большой желтый конверт.

— Я приношу вам свои извинения, — начала она тихим, чуть хриплым голосом, — за то, что наша программа лишилась привычного финала. Мы по-прежнему снимаем заключительный эпизод каждой серии на прежнем месте, как просит полиция, однако решили не показывать его в эфире из уважения к памяти погибших девушек. Мы делаем все, чтобы убийства прекратились. Лучшие из наших участников подключились к расследованию, однако в интересах следствия мы не можем рассказать вам о результатах их работы. Как только убийца будет найден — а это непременно случится в ближайшем будущем, — мы вернем программе привычный финал. А пока, после минуты молчания, которой я предлагаю почтить память жертв, я объявлю имя участника, покидающего проект.

Анна склонила голову и замолчала. Потом открыла конверт и показала в камеру листок, на котором было написано имя старухи с розой.

— А теперь хочу показать вам кадры, которые мы получили из Республики Карелия, — сказала Анна, — Полиция нашла мальчика по адресу, который указал участник шоу «Ты поверишь!» Вячеслав Мельник.

На кадрах полицейской хроники все было так, как он говорил: палисадник с гниющей травой, толстые рамы с плохими стеклами, сарай, собранный из старых железных щитов, и мужчина, который плакал искренними слезами, когда испуганного, измученного, больного от страха Сережу передавали матери.

Мельник не знал, как помочь женщине с фотографией Сережи, но хотел помочь так, что боль сочувствия пронизывала его с головы до ног. Когда она захотела выцарапать ему глаза, он подумал: «Пусть ударит. Может быть, ей станет легче», — и раскрыл руки.

Когда их тела соприкоснулись, Мельнику показалось, будто к нему подключили антенну. Женщина чувствовала своего мальчика, но не могла разобрать сигнал, ей словно нужен был декодер. Мельник оказался нужным устройством, он получил ее сигнал и мгновенно превратил его в картинку: дом, ветхую стену, проржавевшую табличку с номером и названием деревни — полустертые, но все же читаемые буквы. Но напряжение, идущее от Сережиной матери, было так велико, что Мельник перегорел. Голова стала пустой настолько, что в ней трудно было найти нужно слово. К Мельнику вернулись недовольные голоса, он снова чувствовал холод.